Йозеф Винклер - Кладбище мертвых апельсинов

В Модике бытовали народные верования в то, что только дьявол мог разбудить мнимого покойника. Во время отпевания, при священнике, причте, родственниках, когда еще не закрыли крышку гроба, мертвый человек поднялся, схватившись за края гроба, и стал с недоумением осматриваться вокруг. Церковный служка ударил его железным распятием и убил. Истекающее кровью тело вместе с распятием тут же обратно запихнули в гроб, заколотили и, без отпевания опустив в могилу, забросали землей. Помню невыразимую радость, которую ощутило тело твое Святейшее, воскреснув мгновенно и с твоей прекраснейшей душой соединившись! Помню о невыразимой красоте, которую обрело перед тем твое израненное и изуродованное тело, когда из могилы восстало, словно распустившаяся из бутона роза.

Если покойник был взрослый, люди били в барабаны костями старика, если ребенок – костями ребенка. По бокам барабаны были обтянуты черным крепом, а сверху и снизу черным было написано – PAX. [1] Pax (лат.) – мир. – Здесь и далее примеч. ред. Три дня в доме покойника не готовили. Соседи приносили родственникам усопшего горячий шоколад и холодную рыбу. Обнаженные трупы бедняков сбрасывали в канал, выносивший их в море. В устье канала добычу караулили в засаде огромные рыбы. Нищий предлагал туристам купить черные шелковые чулки недавно умершей женщины, которую похоронили без одежды в общей могиле. Маленький мальчик картонными крыльями на плечах отгонял мух, норовивших залезть в полуоткрытый рот умершей девочки. Если при заколачивании гроба гвоздь падал на землю, его ни в коем случае не поднимали голыми руками, а только взяв платком, и после этого забивали в гроб. Кучер похоронных дрог, которые все экипажи должны были пропускать, медным распятием ударил лошадей, запряженных в фиакр, не уступивший им дорогу.

В Калатабиано, на холодном церковном полу, в окружении сотни человек, босиком, в одной лишь доходящей до бедер рубахе стоял юноша. «Снимай рубаху! – восклицал священник и совал образ под нос совершенно голого юноши. – Целуй образ и кричи – "Слава святому Филиппу!" – громче!» «Слава святому Филиппу!» – еле слышно бормотал себе под нос юноша, пока монахини, набросив ему на плечи простыню, вели в ризницу, где он должен был надеть новую одежду. Старую одежду сжигали за оградой кладбища. Двое мужчин, тряся за руки совершенно обнаженную четырнадцатилетнюю девушку, вновь и вновь указывали на статую святого Филиппа, святого покровителя душевнобольных, стоявшую на возвышении под балдахином. «Целуй святого! – кричали они. – Поцелуй же его!» А затем прижимали ко рту глухонемой душевнобольной девушки образок святого Филиппа. И вновь они орали: «Слава святому Филиппу!» Отойдя от все еще дергающей плечами девушки, мужчины подходили к сидящей под балдахином рядом со статуей святого женщине, уставившейся в одну точку перед собой и безвольно свесившей голову на грудь. Между тем священник возложил на голову девушки платок, взятый с плеч статуи святого, и, касаясь ладонью правой руки лба больной, бормотал нечто нечленораздельное. Затем поданной ему служкой кропильницей он пять раз окропил голову девушки, после чего вновь, с молитвой, возложил на ее голову платок. О Иисус всемогущий! Я помню позор твоей наготы, когда с тебя на Голгофе, при скоплении народа, сорвали одежду. О целомудренный Иисус! В наготе твоей я – главный виновник, ибо ею ты должен искупить любострастие и постыдность мыслей, слов и дел моих!

– К черту! В охапку ее и в Файстритц, в мертвецкую! – воскликнул мой односельчанин, когда ему позвонили и сообщили, что мотоцикл, на котором его жена везла купленное у крестьян молоко, был сбит грузовиком и что она смертельно ранена.

На покрытом белой скатертью раздвинутом кухонном столе лежало тело четырехлетнего неаполитанского мальчика, в сложенные руки которого был вставлен скромный букетик фиалок. Ноготки на пальцах рук уже почернели. Между двух горящих восковых свечей под балдахином стояло распятие. Перед распятием находилась ваза со свежими желтыми и белыми хризантемами. В комнате было душно от запахов начавшей разлагаться плоти, желтых и белых цветов, лежащих на ногах мальчика, и горящих восковых свечей. Скорбящая мать заснула, прижавшись головой к холодной головке ребенка, в то время как три другие, все в черном, женщины, чуть не вывихнув шеи, с удивлением посмотрели мне в лицо. Прикрепленные по углам гроба капроновые ангелы сплетенными из проволоки руками держали над мальчиком цветы. Ангелы и цветы колыхались над бледным до синевы личиком ребенка в такт движения похоронной процессии. Представь, что преклонил колени на Голгофе, под крестом Иисуса Христа, где покаянная душа твоя омывается обильно пролитой кровью его, и сходят с нее все пятна и грехи!