Анна Матвеева: На картине

— Это был сон о смерти, — мягко говорит Весноватов. — У меня есть такая картина.

— Вы что, все мои сны нарисовали?

— Не только ваши.

Юлия Конура с разбегу впечатывает мне в щеку липкий поцелуй и так смотрит на Весноватова, словно его тоже надо поцеловать, но она в этом не окончательно уверена.

— Георгий Иванович, — сообщаю я. — Весноватов. Его работа висит рядом с “Анонимной бурей”. Ты сразу увидишь.

— Мам, ну сколько можно? — сердится юная Ярослава и ставит руки в боки, превращаясь в букву “Ф”. — Когда мы уже уйдем?

— Ярослава у меня устала, — Конура тянет девчонку за собой.

Мне нужно работать — развлекать гостей, помогать художникам. Я иду к Игорю Ивлеву, голос которого трещит в микрофоне, как полено в печке. Оплаченный шаман то ли уже камлает, то ли еще собирается.

— А вам я бы предложил почиститься с бубном, — говорит он мне в спину. Шаман молодой, симпатичный, но я его не вижу. В галерею зашел О.В.Н., и теперь я вижу только его.

В таком возрасте, как у меня, уже не влюбляются, но я не виновата. В О.В.Н. влюблены все, включая Тасю и мою маму, Кобуру и Геру Борисовну, и даже Игорь Ивлев начинает кокетничать, когда О.В.Н. пронзает взглядом очередную “Композицию № 16” (белые шарики на голубом фоне).

— “Манна небесная”, — угодливо поясняет Ивлев. А шаман нервно встряхивает бубном.

О.В.Н. всегда садится со мной рядом, и мне совсем не остается воздуха. Я начинаю думать такое, что бедный Весноватов испуганно прыгает в сторону. Потом краснеет, уходит, и я ему за это благодарна. О.В.Н. директор завода, меценат и коллекционер, но все это не имело бы значения, не будь он таким красивым. На его губы даже смотреть стыдно.

И он любит шептаться со мной, пока текут скучные речи, и в такие минуты я забываю, что он, по выражению Конуры, спит с “полгородом”.

О.В.Н. — манна небесная, его на всех хватит. Но я не хочу ее пробовать — выше и лучше, чем сейчас, не будет, я слишком взрослая, чтобы не понимать такие вещи. Тем более сейчас О.В.Н. не спешит садиться рядом — появляются дорогие гости, Венецианян со свитой — под предводительством моего бывшего мужа Александра. Он расширился, а еще потемнел, как плохая картина. А раньше был похож на хохочущего ангела.

Венецианян идет впереди всех, как положено, вместе со своей пейрафобией. Десять раз предупредила, что не будет выступать, — хотя мы и не просили.

Потемневший ангел подходит ко мне и смотрит обиженно, глаза в глаза. Но я вижу, у Александра есть козырь под крылом. Сейчас он швырнет его на стол:

— Помнишь “Мертвую музу” Копылова? Так вот, я вчера продал ее Анне Вазгеновне и готов купить Таське айфон, айпад, и что там еще у нее в списке?

Ай-ай-ай.

У Венецианян в руке — как икона у богомолки на крестном ходе — торчит упакованная картина.

“Где же ты, Весноватов?” — думаю я. И он тут же появляется.

— Туточки! Не волнуйтесь, сегодня я весь ваш.

— А завтра? — глупо спрашиваю я. Но Весноватов не отвечает, а снова комкает свою бороду и пытается засунуть ее в рот.

Александр брезгливо смотрит на художника и возвращается в стадо Венецианян.

Шаман берет с подноса бокал с шампанским и лихо выпивает его одним глотком.

Юлия Конура стоит перед картиной “Сон девушки” и так смотрит на нее, как я — на О.В.Н. Она так ощутимо хочет эту работу, что мне становится неловко. Нельзя видеть людей в такие моменты, — Конура, если честно, красавица, но сейчас, во взалкании, она выглядит как героиня триптиха Арчибальда Самойлова “Тигриный шабаш в деревне Колютково”.

— Жуткое зрелище, — согласен со мной Весноватов.

А мне звонит Жанусик. У нее дар — звонить некстати, и она этим даром активно пользуется.

— Ну что, как дела? — веселый голосок в трубке слышу не только я, но и все окружающие. Венецианян вздымает густую монобровь. Самойлов хмурится и цыкает языком.

Жанусик отлично знает, что у меня — открытие выставки. Я злобно выключаю телефон. И думаю о том, что в последний раз не кривила душой в тот день, когда Александр принес домой “Мертвую музу”. После этого не было ни одной прямой линии, ни одного искреннего слова.

Весноватов грустно смотрит на меня и молчит. Конура идет к нам, чеканя шаг, рядом раздается плач Ярославы.

— Фи, такая взрослая девица и плачет, — пытается пошутить Весноватов, но Конура окидывает его ледяным и одновременно с этим испепеляющим взглядом. А потом вспоминает, кто это, и лепечет сладко:

— Я готова купить вашу картину.

— О, даже не знаю, что вам сказать, — откликается Весноватов. — Мы должны спросить Зою.