Владимир Найдин - Реанимация Записки врача

Ну и при чем здесь Изя Либман, дружок Воли Гиршина? Только потому, что дружок развратителя?

Изя Либман был плотным жизнерадостным мужчиной, который бегал трусцой, регулярно купался в проруби, соблюдал строгую диету, ничего не пил крепче кваса, был верен жене и строго руководил больницей. У него всюду была образцовая чистота и порядок. А в коридорах на цепях под потолком висели электрические транспаранты с загадочными буквами «УТ». После обеда в них загорались зеленые лампочки, посетители изгонялись, больные заползали под одеяла, потому что УТ означало: «Уважайте тишину!». Вечером после десяти их тоже зажигали. Порядок.

Так при чем здесь Изя? И где Воля? При том, что Изя был членом КПСС, а Воля благоразумно им не был. Партийная комиссия хотела наказать Гиршина, но он беспартийный, поэтому наказывали Либмана. За что? За все! Беда с этими евреями. Да еще в нашем Казахстане.

Какой-то доброхот еще прислал в адрес комиссии сексуальный компромат — случайно «залетевший» в казахскую глушь номер «Плейбоя». На обложке которого как раз в условной, но высокохудожественной форме обозначалась любимая Волина позиция — всадница сверху. Журнал действительно использовался доктором как учебное пособие и был зачитан до дыр. Комиссия его тоже изучала с глубоким интересом, а один почтенный член из идеологического отдела райкома брал его домой. И неоднократно! Потом приобщил к выводам комиссии. Короче говоря, эту сексуальную лавочку прикрыли. А с нею развалили всю важную социальную структуру реабилитации инвалидов.

Дело в том, что Воля был спец не только по проблемам «ниже пояса». Как замечательно писал Губерман: «Я живу теперь спокойно, так как власти не мешаю, лишь проблемы ниже пояса я и ставлю, и решаю». А Воля решал и другие проблемы, связанные с несчастными спинальниками. Он добился факта профессиональной переориентации инвалидов. То есть, когда становилось ясно, что потерпевший не встанет на свои ноги (а это прояснялось уже через 2–3 недели), к нему приходил мастер по переобучению: часовое дело и ювелирка, переплетное и портняжное мастерство, машинопись (тогда компьютеров еще не было). И языковые курсы — для тех, кто чуть пообразованней.

Медленно, но терпеливо они начинали обучать обезноженных (а иногда и обезрученных) людей основам какого-либо дела. В будущем оно могло их прокормить и тем самым хоть как-то утешить и приспособить к невеселой жизни. Это полезнейшее дело, которое Воля подсмотрел в Англии (мы туда ездили на конгресс), тоже развалили.

А вскоре выяснилось — жена горздравовского начальника из национальных кадров хочет заведовать отделением. А так как по специальности она гастроэнтеролог, то и отделение надо перепрофилировать. Что и было сделано. Так что антисексуальная кампания увенчалась полной победой. Изя с инфарктом отправился на инвалидность, а Гиршин отправился в Сибирь, в большой шахтерский город. Собрал вещички, расцеловался с одноименными любовницами, посетив и порадовав каждую персонально, взял в охапку детей, жену, двух-трех верных ассистентов и отбыл.

А по прибытии организовал такое же образцовое спинальное отделение, завел новых любовниц, подготовил докторскую и написал монографию. «Наш пострел» — так любовно звали его ассистенты.

Излеченные (сексуально) больные писали ему благодарственные письма, передавая искренние приветы от возрожденных подруг. В Сибири он тоже наладил методику, и очередь на е…лю удлинилась до Урала. В нее стремились попасть не только спинальники. Теперь Воля стал умнее — он определил в начальники этого отдела родную сестру местного шахтерского босса: человека властного, богатого и сурового. Когда сестра с восторгом рассказывала ему про успехи на сексуальном фронте, он расклеивал стальные ниточки губ, что означало поощрительную улыбку, и говорил: «Ну-ну». Весь город знал об этом красноречивом высказывании, и Гиршин стал фигурой неприкасаемой.

Он защитил докторскую, написал вторую серьезную монографию, по ней стали учиться другие врачи. Но резвился он по-прежнему. Такая у него была карма. Своими впечатлениями он щедро делился. Не хвастался, а просто описывал процесс, подробно останавливаясь на трудностях. Все-таки научный работник! Профессор. «Понимаешь, — говорил он задумчиво, теребя нос, предварительно глубоко засунув в него палец (такая была у него дурная привычка), — пришли мы к ней на новую квартиру, а там только что ремонт закончился. Абсолютная чистота и пустота. Шаром покати — ни дивана, ни креслица какого-либо завалящего, даже табуреток нету. Ведь есть такой «табуреточный» способ (тут он меня заинтриговал). А на дворе лето, на мне бобочка, а на ней легкое платьице, подстелить нечего. Что делать? А на голом полу очень жестко, она женщина нежная. Пришлось подоконник использовать, благо в новых домах они пошире. Чуть стекло не выдавили».