Анна Мосьпанов - Круглые кубики

Галерея у него была роскошная. Антик, картины, предметы интерьера. Гобелены, посуда, мебель красного дерева. Хозяин на фоне всего этого великолепия выглядел как бедный родственник, которого случайно пустили в богатый дом, забыв предупредить о царящих в нем нравах.

– Простите, пожалуйста, вы говорите по-английски? – вежливо поинтересовалась я. – У нас к вам есть деловое предложение. Меня зовут Микаэла, а это мой муж – Михаэль. В Германии меня называют Мишель, а вообще-то я – Мика. Мы тоже… верующие. Иудеи.

Мужчина ничего не ответил и перевел взгляд на моего мужа, нервно поправляющего кипу. Она у него все время сползала.

Дело в том, что в тот момент супруг был лыс, что твоя коленка. Почему-то ему казалось, что гладковыбритый начинающий психиатр – это намного эстетичнее гладкошерстного. Пациентам, опять же, нравилось. Но вот такой мелочи, как сползающая кипа, он не учел. И заколочкой не прицепить, как это делают все порядочные верующие мужчины.

– Может быть, по-немецки говорите? – с надеждой спросил Миша.

Никакой реакции.

– Или по-русски? – подала я голос чуть громче. Мало ли, может, старик глуховат.

Старый еврей эффектным движением подкрутил левый локон – пейсы у него были дивной красоты. Совершенно седые, длиннющие, ниспадающие до плеч.

– Молодой человек, не надо так кричать. Вы не в лесу. Я говорю на восьми языках, – все это было сказано на прекрасном немецком с легким швейцарским акцентом. – Теперь снимите, пожалуйста, весь этот маскарад и объясните с самого начала, что вас привело ко мне.

Я от неожиданности совершенно растерялась и забыла все, что хотела сказать. Муж же деловито и спокойно объяснил владельцу галереи цель нашего приезда. Галерейщик посмотрел бумаги, поцокал языком.

– Я бедный человек. Откуда у меня такие деньги? Эти вещи здесь не продать никому.

Пожевал бороду, поправил пенсне, снова крутанул локон.

– Молодые люди, вы, видимо, совсем новички в этом бизнесе. Я старый альтруист и раздаю советы бесплатно. Уезжайте. Ни один серьезный человек не будет здесь с вами разговаривать. Если будете долго бродить по кварталу, могут и полицию вызвать.

– Но за что? Мы же не делаем ничего противозаконного! – Я наконец обрела дар речи.

– Девушка, вы пытались изобразить принадлежность к вере, к которой не имеете никакого отношения. Зачем весь этот театр с переодеванием? Вы вон путаетесь в подоле и наступаете на него шпильками, – снова смешок в бороду. Смешок очень теплый, отеческий. – Не мучайтесь, переоденьтесь в джинсы. Хотите чаю? Настоящего, на травах. Я сам завариваю.

Предложение было очень заманчивым, но, вспомнив о наступлении шаббата и остатках совести – именно в такой последовательности, – я помотала головой.

– Ну, как хотите. Вы, молодой человек, вижу, хотите спросить, почему я вам отказал, даже не вникнув толком, в чем дело? Сейчас объясню. Здесь очень замкнутый мирок. Все друг друга знают. Весть о том, что в квартале появились два странных человека, которые изображают из себя правоверных евреев, дошла до меня много раньше, чем вы постучались в мой дом.

Не дожидаясь нашего ответа, он вдруг развернулся и ушел в глубь помещения. А мы остались стоять с открытыми ртами. Пристыженные, но при этом совершенно заинтригованные этим удивительным стариком. Стояли долго, минут десять. Я, грешным делом, вообще решила, что разговор окончен и пора уносить ноги, пока действительно не вызвали полицию. Но тут вернулся галерейщик с дымящимися чашками.

– Угощайтесь, пожалуйста. Молодые люди, вы не учли одной маленькой детальки. Хотите сойти за своих – изучите предмет глубоко. Вы, девушка, так вкусно курили свою тонкую сигаретку – эх, где моя юность в Венском университете…

Вена, значит. Понятно. А мне померещился швейцарский акцент.

– Никогда, слышите, никогда религиозная еврейка не будет курить на людях. А по-хорошему вообще не будет курить! А вы, молодой человек, так сочно целовали свою жену… ой-вей, где моя молодость… Никогда, никогда такое не может происходить на людях в нашей среде.

Меня залило краской, муж начал неистово тереть свежевыбритую голову.

Старик, довольный собой, жизнерадостно захохотал.

– А картины ваши… Тот человек, который вам их предложил, лгун. Картины эти до сих пор находятся в частных коллекциях. И никто не собирается их продавать. Верьте мне. Вам предлагали самые обычные копии. Цена им – пара ваших немецких марок. Мошенник тот ваш человек. А вы – наивные молодые дурачки.