Дэйв Эггерс - Душераздирающее творение ошеломляющего гения

Если уж речь зашла о попытках достучаться до других, попытках, которые порой выглядели жалко, упомяну об одном эпизоде, который милосердно пропущен в этой книге, — кратковременной и нелепой карьере автора в качестве художника комиксов. В течение всего времени, описанного в книге, автор рисовал еженедельную серию комиксов для бесплатной газеты «СФ Уикли», редакция которой находилась в нескольких кварталах от редакции журнала «Мощчь». Задача этой серии, как и журнала «Мощчь», была в том, чтобы вовлечь читателей, организовать взаимодействие с ними, пусть даже и поверхностное, и потому нас в долгосрочной перспективе интересовало, как люди среагируют, если в грубые рамки рисунков заложить какой-то стимул. Соответственно, одним из моих любимых экспериментов стал вот какой: оригинальные рисунки, использованные для комиксов, распространялись через багажник моей машины. После того как наш «сивик» был раздавлен внедорожником по пути на свадьбу моей сестры, проходившей под аккомпанемент группы «Кисс», мы купили «БМВ 2002» 1972 года выпуска — прекрасную и очень смешную зеленовато-желтую машину. И тогда я сделал читателем предложение: если они увидят, что где-то на улице стоит моя машина, они могут открыть багажник, который никогда не будет запираться, и найдут внутри рисунки, использованные для напечатанных в газете комиксов. Рисунок можно забрать, отметившись в списке: там должно быть сказано, кто это был и что он взял, — после чего можно спокойно идти по своим делам. Идея сработала. Всего за несколько недель рисунки разобрали, и все подписались — должен сказать, было такое чувство, что решетка, скверно описанная на странице 242, отрастила себе новые беглые штрихи, соединившие разные точки. Тогда, опьяненный верой в людей, я начал оставлять открытым не только багажник, но и все дверцы. Это продолжалось полгода, и за это время ничего не украли, а машине не причинили никакого вреда, если не упоминать о скверне, которую клали под дворники машины вездесущие, бдительные и глубоко омерзительные парковочные полицейские, эти продажные, плотоядные создания в несуразных шлемах, да горят они и их повелители в аду во веки веков с треском и бульканьем, да пылает и плавится их плоть, пока я буду умиленно наблюдать за этим зрелищем, порхая в сторонке на своих шелковистых крылышках.

Идиотизм вот в чем: как и в случае с основной книгой, той, что начинается с обратной стороны, сначала я решил, что идея оставлять рисунки в багажнике — классная (доверие! единение!); потом — что идея жуткая (воровство! вандализм!), потом стал раздумывать, не дать ли задний ход, потом решил, что давать задний ход уже поздно, потом сказал себе: будь что будет; потом сказал себе: что бы ни было, ты это заслужил своими грехами, которых не счесть, начиная с греха, совершенного в одиннадцать лет, когда ты доставлял себе удовольствие распылителем душа на гибком шланге (за много-много лет до того, как узнал, чем может кончиться дело, если это удовольствие продлится чуть подольше). Но дело в том, что вера обычно бывает вознаграждена, что не исключает и того, что порой она бывает ужасающе попрана. Верить — это радость. Великая радость — верить незнакомым людям. Большая радость — рисковать тем, чем можно рискнуть — машиной или репутацией, — доверившись людям, о которых знаешь лишь то, что тебя с ними объединяет нечто эфемерное — например, мы любим одни и те же книжки и комиксы или то, что и мне, и им приходилось видеть человеческие страдания. Список я храню до сих пор, и только что мне пришла в голову мысль опубликовать некоторые из имен, а рядом — то, что они написали в графе «хобби». Список будет напечатан мелким шрифтом, и его, как и приложение, можно будет пропустить не читая.

Но если так, то почему же тогда большая часть имен в книге была изменена? Потому что я потерял вкус к такого рода удальству. Я считал, будто мне казалось, что писать о том, о чем пишу я, — мужество, давать подлинные имена и номера телефонов — такое же мужество, а еще — публиковать рассказы о наших приключениях, в том числе и сексуальных, чтобы их могли прочитать наши родителям, тети и племянники. Но после того как столько человек попросили изменить их имена, когда столько человек были потрясены тем, сколько народу и какого народу прочитали все эти слова, я решил, что надо дать большинству — кроме некоторых главных героев — вздохнуть спокойно и облегчить им жизнь, позволив ускользнуть в статус полувымышленных персонажей. У меня нет права всем рассказывать их жизнь, они не давали мне разрешения на это. В некоторых случаях, там, где в первом варианте я между делом проходился по реальным людям, сейчас я выбросил или смягчил эти места, потому что за последний год вкус к крови я тоже почти полностью утратил.