Дэйв Эггерс - Душераздирающее творение ошеломляющего гения

— Нет, — отвечает она.

— Ночью все спят, — говорю я: для меня это больная тема, — даже если им кажется, что они не спят. Ночь длинная, поэтому очень трудно ни разу не заснуть. Понимаешь, у меня много раз так бывало. Мне казалось, что я не сплю всю ночь, особенно когда у меня наступил тот период, когда я думал, что вампиры из «Участи Салема» — помнишь этот фильм, там еще играл Дэвид Соул, и людей там насаживали на оленьи рога [32] «Участь Салема» (1979) — телевизионная экранизация (реж. Тоуб Хупер) одноименного романа (1975) Стивена Кинга с Дэвидом Соулом (Дэвид Ричард Солберг, p. 1943) в роли писателя Бена Миэрза. ? Я тогда боялся заснуть и старался продержаться всю ночь; ставил переносной телевизор на живот и всю ночь трясся, что меня срубит, я ведь был уверен, что они ждут именно того, чтобы я заснул, и тогда заберутся в дом, подлетят к моему окну или войдут через прихожую и будут меня кусать — все это медленно-медленно…

Она сплевывает в полумесяц и смотрит на меня.

— Черт возьми, о чем ты говоришь?

Аквариум так и остался стоять в камине, но пять или шесть лупоглазых золотых рыбок со слоновостью умерли много недель назад. Вода, все еще освещенная сверху лиловатым аквариумным светом, — серая от плесени и рыбьих фекалий; мутная, словно стеклянный шарик с метелью, если его встряхнуть. Мне кое-что интересно. Мне интересно, какой вкус у воды. Как у питательного коктейля? Как у сточных вод? Я подумываю, не спросить ли мать: «Как ты думаешь, она какая на вкус?» Но этот вопрос не встретит в ней сочувствия. Ничего не ответит.

— Ты бы не мог его проверить? — спрашивает она, имея в виду нос.

Я разжимаю пальцы. Ничего.

Я смотрю на ее нос. У нее еще сохранился летний загар. У нее гладкая коричневая кожа.

А потом появляется кровь. Сначала струится тоненькой ниточкой, потом вылезает толстым угрем. Медленно выползает наружу. Я хватаю полотенце и промакиваю.

— Еще течет, — говорю я.

У нее пониженное содержание белых кровяных телец. В последний раз врач сказал, что кровь у нее не свертывается как следует, поэтому, сказал он, нельзя допускать кровотечения. Любое кровотечение может стать смертельным, сказал он. Конечно, сказали мы. Мы не очень-то волновались. Нам казалось, что при ее образе жизни, когда она все время лежит на диване, вероятность кровотечения не так уж велика. Все острые предметы будут убраны из зоны ее досягаемости, — это я ответил доктору шуткой. Доктор в ответ не усмехнулся. Я решил, что он меня не расслышал. Я собрался повторить шутку, но в последний момент спохватился: а вдруг он все услышал, но подумал, что это не смешно. А может, и не услышал. Я стал торопливо соображать, как бы мне усилить эту шутку, довести ее, так сказать, до максимума с помощью какой-нибудь другой, чтобы она подкрепила первую и они вместе ударили дуплетом. Можно было добавить: От фехтования на ножах придется воздержаться. И кидаться друг в друга ножами тоже перестанем, хе-хе. Но, похоже, этот врач лишен чувства юмора. В отличие от некоторых медсестер. В конце концов, это наша обязанность — шутить с врачами и медсестрами. Мы слушаем врачей и медсестер, а потом Бет задает докторам какой-нибудь конкретный вопрос: «Как часто это нужно принимать? Не проще ли добавить в состав для капельницы?» Иногда я тоже что-нибудь спрашиваю, и тогда мы можем поиграть в легкомыслие остроумной репликой в сторону. Я знаю, что перед лицом опасности нужно смеяться: меня учили, что в жизни всегда есть место шутке. Но в последние недели этого места для нас было маловато: мы ищем повод для веселья, но толком ничего не находим.

— Я что-то не могу запустить игру, — говорит Тоф, поднявшись из подвала. После Рождества прошла неделя.

— Что?

— У меня не работает «Сега».

— А ты включил?

— Да.

— Картридж вставил?

— Да.

— Попробуй выключить, а потом опять включить.

— Ага, — говорит он и снова исчезает внизу.

Сквозь окно общей комнаты, в середине яркого серебряного окна — фигура отца в костюме: он оделся на работу, он в сером костюме. Бет помедлила между кухней и общей комнатой, а потом снова взглянула туда. Во дворе через дорогу росли огромные деревья с серыми стволами и высокими ветвями, короткая трава во дворе пожелтела, на ней пятна опавших листьев. А он не двигался. Хоть отец и стоял на коленях, его костюм обвис на плечах и спине. Он очень сильно похудел. Мимо серым вихрем промчалась машина. А Бет все ждала, когда он поднимется.

Видели б вы то место, где когда-то был ее живот. Оно стало как тыква. Распухло и округлилось. Странное дело: из нее вытащили желудок и кое-какие прилегающие части, если я помню правильно, но хоть и убрали так много, все-таки она выглядит беременной. Ее живот вздувается так, что это видно даже под одеялом. Я думаю, виной тому рак, но никогда не спрашивал об этом ни мать, ни Бет. А может, вздутие, как у голодающего ребенка? Понятия не имею. Я не спрашиваю. Когда я раньше написал, что спрашиваю, я врал.