Лея Любомирская - Живые и прочие

— Золото я потрачу, а помпон останется со мной навсегда.

— Умный ответ, — сказал король. — Хорошая девочка. — И, наклонившись, снял с левой ноги туфлю. На ней действительно имелся большой красный помпон. — Возьми.

— Всю туфлю?

— Что ж, бери всю туфлю, — разрешил король.

— А как же вторая? — удивился Филипп.

— Какая ты жадная, — сказал король. — Вторую я оставлю себе.

— Вообще-то мне был нужен только помпон, — заметил Филипп. — Можно я его отрежу?

— Нет! — закричала Агген, которая вытягивала шею, стоя на лестнице позади стражников. — Лучше всю туфлю! Не трогай помпон, ты его испортишь!

Король встал и жестом приказал ей молчать.

— Вы слышали мой приговор! — произнес он. — Каждый из вас получил то, за чем приходил: девочка — помпон, юноша — имя нашей страны, убийца — осуждение, убитый — сострадание, стражники — свое жалованье, а оно, между прочим, немаленькое. Теперь ступайте, я утомлен.

«Голосом молчания говорю тебе: прощай. Тот, кто убил меня, этого не желал. Я оставался верен тебе, но ты не храни мне верности, ведь она бесполезна. Голосом молчания говорю тебе: прощай. Расцвети, и вспыхни пышно, и отцвети, и угасни в свой срок. Голосом молчания говорю тебе: прощай. Помни меня и забудь. Голосом молчания говорю тебе: прощай…»

Вицерия прочитала золотое письмо прямо при тех, кто вручил его, — при Филиппе, Флодаре и Агген; затем взглянула и на телегу, где лежал Айтьер. Меч уже вынули из тела, клинком накрыли рану под ребром; парчу в кровавых пятнах свернули в подушку для изголовья. Флодар — с пылью в волосах — стоял над мертвецом и смотрел на Вицерию, читающую письмо. У него было такое лицо, словно под ногтями он ощущал острые иглы и боялся извлечь их.

Вицерия закричала.

Она зажала диск между ладонями, так что он больно впился ей в кожу острыми краями, и кричала, кричала, не сводя с Флодара глаз. Она кричала бесформенно, без слов, ни о чем не спрашивая — только утверждая, и Флодар непроизвольно кивал в ответ:

— Да, я убил его.

— Да, не хотел этого, но убил его.

— Да, я любил тебя.

— Да, я убил его.

А потом Вицерия вдруг перестала кричать и совершенно ровным голосом спросила:

— Кто написал это письмо?

— Я, — выступил вперед Филипп.

Вицерия повернулась к нему:

— Кто ты, плоскоглазый?

— Я Филипп, — сказал Филипп.

— Кто дал тебе право говорить от его имени?

— Король, — ответил Филипп и показал Вицерии туфлю с красным помпоном.

Губы Вицерии утратили четкую форму, задрожали от плача.

— Это совсем детское предание, — прошептала она. — О красном помпоне с королевской туфли… Будто бы он может выполнять желания.

— Не всякие, — вмешалась Агген ревниво. — Только некоторые.

— Не всякие, — со вздохом подтвердила Вицерия. — Это твой помпон?

— Да.

— Так храни же его.

— Хорошо, — послушно кивнула Агген.

Вицерия еще раз оглядела всех троих и попросила:

— Уйдите.

И они ушли.

Возле горы собирались тучи. Ярким золотом был залит только королевский дворец на вершине Альциаты. Солнечные пятна ползали по девятнадцатому и двадцатому виткам. Тьма захватила уже десятый виток, потом перебралась на одиннадцатый, на двенадцатый… В самом низу шел дождь, а на восемнадцатом, где стояли Филипп и Агген, было холодно и стально-серо. Ветер тряс и трепал людей, рвал на них одежду и волосы. Море внизу почернело.

— Здесь красиво, — признался Филипп девочке.

Агген уже переоделась обратно в одежду мальчишки и снова была временным братом Филиппа. Филипп обнял ее одной рукой, прижал к своему боку.

— Ты уйдешь? — спросила Агген.

— Да.

— Ты мог бы на мне жениться, — предложила она деловито. — Тогда тебе не нужно было бы уходить.

— Ты об этом просила красный помпон?

— Нет. — Она покачала головой. — Если бы ты хотел, ты женился бы на мне без всякого помпона. Помнишь про Мабонн и угольщика? Такие желания ничем хорошим не заканчиваются, и золотушные дети — еще, можно сказать, не худший случай.

— Так о чем ты попросишь помпон?

— Про будущие желания никому нельзя рассказывать. Никому, кроме помпона. Всему-то тебя приходится учить, Филипп! Это потому, что ты — бывший мальчик. Мальчики многого не знают из того, что знают девочки.

— Наверное, — согласился Филипп. И обнял ее покрепче.

Дождь постепенно добирался и до восемнадцатого витка. Филипп вытер каплю, попавшую ему на щеку. От щеки она быстро нагрелась и стала теплой, а на вкус — сладкой.