Лея Любомирская - Живые и прочие

— Нет, — ответил Филипп. — Это был честный поединок. И я победил бы и оставил бы соперника в живых, если бы не вмешалась случайность.

— Это я во всем виновата! — крикнула Агген. Она наклонилась, подняла обеими руками свой шлейф и посеменила к краю парчового покрывала. — Я путалась у них под ногами, я толкала их под руки, вот и случилась беда!

— Говори, Айтьер! — приказал старший из стражников Филиппу. — Так ли все произошло, как говорит эта девица?

— Точно так, — подтвердил Филипп. — За тем лишь исключением, что девица не виновата: она боялась нарушить запрет и сойти с покрывала…

— Кого обвиняешь ты в своей смерти?

— Стечение обстоятельств.

— Кто держал оружие, от которого ты умер?

— Я, — вмешался Флодар.

— Вы четверо будете доставлены к его величеству, — решил стражник. — Пусть мертвец расскажет обо всех обстоятельствах, которые привели его к такому исходу.

Завернутый в истоптанную, с порванными золотыми нитями, запятнанную кровью ткань, Айтьер лежал на плечах у рослого стражника. Двое других держали Агген под локти, чтобы ей не нужно было идти; она свисала с их рук, как будто качалась на качелях. Шлейф тащился за ней, словно рой надоевших подруг-подхалимок. Филипп намотал свой порванный плащ себе на лицо, оставив лишь крохотную щелку для поглядыванья. Рука у него болела и дергала, как будто там образовался большой нарыв. Флодар шел за Филиппом, след в след, а замыкали шествие еще пятеро стражников.

Дорога резко повернула — витки были здесь, у самой вершины, совсем маленькими, — и перед отрядом вырос королевский дворец.

Он представлял собой конус, обвитый лесенкой с причудливыми перилами. Стражники, а вместе с ними и арестованные начали подъем.

Сгоревшие на солнце луга и трясущаяся ртуть моря сменяли друг друга перед глазами, пока Филипп шел по дворцовой лестнице — не столько шел, сколько нес свою раненую руку, — и каждый новый поворот представлял мир, раскинувшийся у подножия Альциаты, все более просторным и прекрасным. И неожиданно Филипп всем сердцем возмечтал очутиться там, внизу, где у всех плоские глаза и где люди ходят не по кругу, а по прямой. Он отчаянно затосковал по всем тем развилкам, где он дробил свою жизнь и терял различные ее варианты.

Но ни слова он об этом не проронил и все поднимался и поднимался, пока не очутился на самой вершине. Это была верхняя точка Альциаты, предел всего — острие и край мира.

Там, на крохотном, немногим больше монеты, пятачке находился трон, а на троне сидел старик с увядшими глазами.

Стражники и их пленники — все, кроме Филиппа, — остались стоять на лестнице.

Филиппа вытолкнули вперед и довольно бесцеремонно стукнули по ногам, чтобы он преклонился перед королем. Филипп ощутил жесткие камни под коленями. Украдкой он рассматривал короля.

Владыка Альциаты был облачен в ярко-синюю мантию с золотым шитьем. Мантия была поистине огромной, часть ее даже свешивалась со стены, выползая в свободные пространства между башенными зубцами.

На голове у его величества была корона — тонкий золотой обруч, к которому крепился золотой же каркас, обтянутый тончайшей белой тканью, усыпанной крохотными звездами. Звезды эти сверкали так ослепительно, что Филипп принял их за бриллиантовые.

Король негромко спросил:

— Как же тебя зовут?

— Филипп, ваше величество.

— Я не о тебе — о мертвеце.

— Айтьер, — поправился Филипп.

— Ты умер честно?

— Да.

— Каким ты был, Айтьер?

— Я был влюблен в женщину, — сказал Филипп, чувствуя, что вот-вот заплачет.

— Из-за нее тебя убили?

— Да.

— Кто твой убийца?

— Флодар, ваше величество.

— Ты простил его?

— Он не хотел меня убивать… Это вышло случайно.

— А чего хотел Флодар?

— Честного поединка.

Отвечая так, Филипп чувствовал, как сильны и правдивы его слова. Он как будто знал сейчас всю истину, до последней капельки. Все лучшее и сокровенное, что некогда принадлежало Айтьеру и составляло его неповторимую личность, сейчас открылось перед Филиппом, и он как никто был вправе говорить от лица погибшего.

Король протянул руку и тихо дотронулся до волос Филиппа.

— Ты не должен плакать об утраченном, Айтьер, — проговорил король. — Не сожалей же так горько о случившемся! Ты слыхал, наверное, об особых людях, о тех, кого называют избранниками. О таких, кто остается в живых вопреки всему, когда все прочие мертвы. Тяжела их участь! Иная судьба — у похожих на тебя, Айтьер. Ты принадлежишь к числу избранников другого рода — людей с коротким жизненным сроком. Такие как ты погибают в первой же битве. Не плачь, не спрашивай — почему, зачем, за что. Может показаться, что ты и тебе подобные — лишь фон, лишь декорация для них, для избранников, для счастливцев… О, никогда не завидуй им! Я знаю, о чем говорю, — я ведь и сам из их числа. Я прожил долгую жизнь… Но у вас — особенные отношения с создателем всех людей и судеб. Короткие и прямые, без узлов и завихрений, без сложностей, без ошибок, недоразумений, прегрешений и падений; и нам, живущим долго, никогда не постичь, какими путями вы попадаете в рай… Сними покрывало с лица.