Лея Любомирская - Живые и прочие

Обычно мы приезжаем в новый город под вечер. Закончив работу, я не иду в гостиницу, а гуляю по ночным улицам. В городе уже почти нет прохожих, а в домах — темные окна. Тротуары тускло отражают свет фонарей, как будто они сделаны из теплого пластилина. Иногда, когда улица идет резко под гору, у меня возникает ощущение, что я нахожусь на карусели, которая установлена не параллельно земле, а перпендикулярно. Мне начинает казаться, что, сделав шаг, я ухну куда-то вниз, буду стремительно падать, а потом окажусь на той же улице, вернувшись назад на несколько кварталов. Иногда мне кажется, что диаметр карусели гораздо больше и, когда я сорвусь вниз, над затылком у меня будет Большая медведица, а когда стану возвращаться — Южный крест. Когда я так чувствую, я захожу в ночные кафе. Там стоят пластиковые столики и стулья с железными спинками. Посетителей в этот час бывает очень мало. На чугунной плите жарятся лук, кусочки мяса и куриные потроха. Хозяин кафе заворачивает мне их в лепешку и спрашивает, как дела.

Недавно директор луна-парка поручил мне фотографировать детей на карусели и продавать снимки их родителям. Он сказал, что это существенно повысит доходы от аттракциона. Я вспомнил, как мы с папой ходили в парк, он покупал билеты на карусель и сажал меня на пластмассовую лошадь. Где-то нажимали на кнопку, карусель приходила в движение. Я переставал видеть папу, оказывался один. Я вспомнил, что сначала боялся, а потом испытывал торжество: я знал, где я, а папа меня не видел. Потом я стал представлять себе, как папа ждет, пока я появлюсь, и волнуется, потому что я — по другую сторону карусели и неизвестно, что со мной стало. Я жалел папу и хотел, чтобы карусель быстрее возвращала меня к нему.

Я стою у лесенки, ведущей на карусель, и держу свой фотоаппарат наготове. Щелкает реле, и дети — на лошадях, на китах, на львах, лисах и ящерицах — скрываются из виду. В этот момент мне всегда становится не по себе, потому что они совершенно одни, в медленном движении, ни для кого не доступны.

Но проходит несколько секунд, и они возвращаются.

Мы ехали из Москвы в Ярославль. Мы должны были купить там новую машину взамен этой. Сеня рулил, я смотрела по сторонам и читала указатели. Было солнечно и жарко, мы пили из бутылки, у нас играла музыка, мы ехали и ехали.

А потом мы проехали указатель, на котором было написано: «Нижние Углы 10», стрелка вела направо.

— Нижние Углы, — прочитала я.

— А? — спросил Сеня.

— Наверное, деревня, — сказала я. — Нижние Углы. Занятное название. Десять километров направо.

Сеня вдруг затормозил, прижался к обочине и дал задний ход.

— Ты что? — спросила я.

Он молча вернулся к указателю, и мы повернули на Нижние Углы.

— Куда ты едешь? — спросила я.

— В Нижние Углы, — сказал Сеня.

— Зачем?

Сеня долго не отвечал, асфальтовая дорога закончилась, и началась грунтовая.

— У меня там бабушка, — сказал Сеня.

— Какая бабушка? — спросила я.

— Обычная, — сказал Сеня.

— Но я знаю твою бабушку, — сказала я. — Она живет в Сокольниках. А вторая твоя бабушка давно умерла, нет?

— Значит, прабабушка, — ответил Сеня.

И нас подбросило, потом что дорога становилась все хуже.

Мы ехали и ехали. Мы ехали долго. Меня укачало, я проснулась, когда мы остановились у дома на краю деревни. Сеня вышел из машины, я вышла за ним. Дом был хилым, забор вокруг него почти везде обвалился, а на оставшихся колышках висели тряпки и торчали банки. По двору шастали куры. Под яблоней лежала грязно-серая коза, и она смотрела на нас серьезными желтыми глазами.

Из дома выглянула бабуля, она повозилась в сенях и поспешила к нам, внимательно в нас вглядываясь.

— Кого ищете? — участливо спросила бабуля.

— Бабка, — сказал Сеня, — я твой внук.

Он сказал это так просто, и радостно, и открыто — а еще начинало садиться солнце, и оно подсвечивало Сеню, как будто он на сцене, а на него направлен золотистый прожектор. Ворот его рубашки был распахнут, черные волосы вились, он весь сиял, и я им залюбовалась. Чуть не заплакала от умиления.

— Оооой! — удивленно сказала бабуля. Она тоже расцвела: — Это ты чей же будешь, внук?

— Мать Татьяна, батя Паша, — сказал Сеня.

Бабуля задумалась.

— А фамилия? — спросила бабуля.

— Тихонов, — сказал Сеня.

— Это какие же Тихоновы? — спросила бабуля. Но тут же опять заулыбалась, пригладила волосы под платком, взяла Сеню рукой за локоть, повела в дом. Я уцепилась следом. Откуда-то выскочил еще бобик, с лаем, мелкий и суетливый, — вертелся между ногами, то ли лизал, то ли покусывал, бабка на него пшикала, я боялась на него наступить.