Лея Любомирская - Живые и прочие

С этими словами он осторожно вышел из кабинки и тихонько приоткрыл дверь в зал. Из зала доносился голос менеджера, который выкрикивал какие-то смутно знакомые по детским фильмам команды, а еще ощутимо тянуло морским ветром. Кричали чайки.

Слон вошел в Иерусалим прохладным сентябрьским утром 798 года. В этот ранний час, когда солнце только-только поднялось из-за Моавских гор, Иерихонская дорога у Восточных ворот была запружена десятками повозок и навьюченных тюками верблюдов, ослов, быков и мулов. Это ждали открытия ворот те, кто не успел попасть в город накануне, проведя полдня в очереди и с наступлением темноты расположившись лагерем у входа. И всё же все эти люди и животные, измученные долгой дорогой и тягостным ожиданием, пропустили вперед белого Слона, которого вели чернобородый мужчина очень важного вида и маленький мальчик в высоком красном колпаке. У самых ворот мальчик повернулся к Слону лицом, призывно поднял правую руку, склонил голову, слегка подогнул колени и таким потешным манером стал пятиться задом наперед, маня великана за собой. Когда Слон, следуя его примеру, нагнул голову и медленно вошел в ворота, по толпе ожидающих прокатился восхищенный гул.

— Честь и хвала тебе, о Абу-Аббас! — торжественно возгласил бородач, а мальчик, похлопав громадное животное по шершавой ноге, ласково добавил:

— Умница, носатенький!

Следом за Слоном они под уздцы ввели в город Вола и Осла, впряженных в арбу. Заметим, что этот торжественный въезд в Иерусалим мог бы и вовсе не состояться. Ведь стражники и сборщики пошлины подолгу держали перед воротами каждого, кто пришел издалека, чуть ли не с самого края света, чтобы попасть на великую ежегодную ярмарку. Они бесконечно осматривали поклажу и мучили купцов допросами и придирками, всеми силами стараясь довести огромную пошлину за въезд до поистине непомерных размеров, а некоторых строптивцев, не пожелавших расстаться с изрядной долей состояния, отправляли восвояси. Однако Слоновий проводник с надменным видом развернул перед ними пергаментный свиток с большой печатью и пропел зычным голосом, привычным к ведению и общей молитвы, и рыночного торга, и дипломатической речи:

— По собственному поручению халифа Аарона Ар-Рашида, да продлятся дни его, с подарком Карлу Шарлеманю, великому кесарю франков, проездом из стольного града Багдада в стольный град Экс-де-Шапель!

Человека, умудрившегося войти в Иерусалим со Слоном, не заплатив ни динара, звали Исааком. Он был уроженцем Вероны, свободно говорил на пятнадцати языках и служил советником по иностранным делам у франкского короля, недавно провозглашенного в Риме императором. Его юный спутник был бедным сиротой из Багдада. Покойные родители назвали его Даниэлем в честь пророка, умевшего ладить со львами. Мальчик души не чаял в животных, и они отвечали ему доверием и любовью. Когда посол императора Карла выходил из Багдада со Слоном и целым караваном вьючных животных, погонщиками и воинами халифа, Даниэль, мечтавший увидеть дальние страны, прибился к ним и быстро завел дружбу со своим единоверцем Исааком и со Слоном. Вскоре Слон стал во всем слушаться мальчика, и посол Карла Великого не переставал радоваться, что Господь послал ему такого помощника. В Иерихоне посольство попало в эпидемию, скосившую половину жителей города. Среди выживших посланцев халифа распространилось твердое убеждение, что их предприятие неугодно Аллаху. Тем не менее Исааку удалось подавить их ропот, и они снова вышли в путь, однако на следующее утро, проснувшись в степи, Исаак и Даниэль обнаружили, что остались без помощников и без средств. Исчезли и люди, и поклажа, и все верховые и вьючные животные, кроме одного вола и одного осла. Вот почему королевское посольство вошло в Иерусалим в столь скромном виде, хоть и с подобающим достоинством.

— Эх, — сказал Вол Ослу, — друг мой Ослик! Как говорится, госпожа Справедливость приказала читать по себе заупокойные молитвы. Мы должны тащить тяжеленную арбу с провизией для этого великана, а он бессовестно прогуливается налегке да еще и нос воротит от нашего общества!

— Ну-ну, видно, история про Свинью-обжору, которую рассказывала нам в детстве старая Кобыла, тебя ничему не научила, приятель Вол, — отвечал ему глубокомысленный Осел. — Эту жирную бездельницу откармливали, как известно, только для того, чтобы к празднику зарезать и съесть.