Агония Иванова - Украденные воспоминания

— Да нет, что ты, — поспешил успокоить ее он, — я просто не хотел лезть в дела прошлого. Почему ты спрашиваешь? Сейчас тебе хочется что-то скрывать?

— Мне просто нечего скрывать. Да я и не помню ничего такого, что стоило бы скрывать, — сказав это, Ульяна тяжело вздохнула и взмолилась потерянным слабым голосом, — давай оставим эту тему. Вернемся лучше к Богу…

— Хорошо, — легко согласился Богдан, — ты верующая, хотя не особенно религиозная. Мы часто спорили на эту тему. Мой отец же был убежденный католик, ты считала его источником мирового зла…

— Но ты же сказал, что мы с ним виделись всего пару раз? — растерялась Ульяна. Она уже жалела о том, что вообще затеяла весь этот разговор.

— Да. И этого вполне хватило, — мужчина как-то нервно хохотнул, — тебе повезло, что ты потеряла память и не помнишь моего отца! Я бы сам рад его забыть.

— Едва ли мне повезло, — грустно и немного раздраженно осадила его девушка. Ничего хорошего в своем положении она не видела и с куда большим удовольствием вынесла бы целую толпу сумасшедших религиозных родственников Богдана, чем мучиться теперь этой неизвестностью.

— Он очень не хотел, чтобы я на тебе женился, — беззаботно продолжал ее супруг, тем временем скользя пальцами вдоль ее позвоночника. Каждый раз, когда его руки опускались слишком низко, Ульяна начинала нервничать, но виду не подавала. В тоже время ей было приятно, она снова разрывалась напополам, споря с собой о постыдности подобных чувственных удовольствий.

— Почему? — обронила она.

— Потому что ты порочная женщина, — рассмеялся Богдан и к величайшему облегчению девушки, оставил ее в покое и встал с постели.

— Я? — повторила эхом Ульяна, пытаясь как-то сопоставить подобную характеристику с собой, — куда ты!? — вдруг опомнилась она.

— На звезды смотреть.

— В таком виде?

— Сейчас я оденусь. Ты пойдешь со мной?

— Нет… — потянула девушка и раскинула руки в стороны, заняв все освободившееся место. Она полежала так немного, а потом засмущалась своей наготы и закуталась в мятую простыню.

Богдан остановился у дверного проема, застегивая пуговицы на рубашке. Темнота сглаживала его черты, и он уже не казался таким больным и исхудавшим. Но полог ночи не мог обмануть девушку — ведь она на ощупь знала все выступающие косточки и позвонки, обтянутые кожей так, словно она сейчас порвется. Ей было страшно думать о том, что довело его до такого состояния и еще страшнее предполагать, что этим чем-то были авария и ее пребывание в отделении нейрохирургии. Они когда-нибудь смогут жить, как раньше? Они когда-нибудь смогут забыть? Она то смогла, такая благодать была дарована ей милосердными небесами, а он…

— Я скоро вернусь, — пообещал мужчина и одернул воротник.

— Свитер одень… — напутствовала его девушка, в ответ получив только робкую нежную улыбку. Конечно же, он ее не послушался.

Тишина обволакивала и заливалась в уши. Она наполняла собой голову, ползла дальше по телу и ледяным комком сворачивалась в легких. От этого неприятного ощущения Ульяна поежилась, закуталась в пуховик и натянула его повыше на нос, чтобы не дышать холодным воздухом.

Она стояла на крыльце дома, без шапки и шарфа, одетая достаточно легкомысленно и старательно вслушивалась в царство дремлющих звуков пустого поселка. Она не знала, что пытается услышать, но ей очень хотелось бы, чтобы сейчас где-нибудь залаяла собака, крикнула птица или заревел мотор автомобиля. Тогда бы она не чувствовала себя такой потерянной и незащищенной, оставаясь наедине со Светой.

Тщетно.

Здесь царила неумолимая и абсолютная тишина, нарушаемая только монотонным гулом зимнего леса и очень далеким шумом моря, и это были совсем не те звуки, которым бы обрадовалась девушка. Было в них что-то безнадежное и мертвое. Все здесь было пронизано этим духом угаснувшей, погребенной под снегом жизни.

Ульяна спустилась с крыльца, присела на корточки и стала пальцами раскапывать сугроб возле протоптанной дорожки. Вскоре ее замерзшие руки уткнулись в жухлую, осеннюю траву и холодную неплодородную песчаную землю. Ее воспаленный мозг начал рождать страшные фантазии о том, что она уже никогда не выберется отсюда — только Богдан уедет, Света зарубит ее топором, которым они кололи дрова для камина, и закопает глубоко в снегу. Так, что никто уже никогда не найдет ее изуродованного тела, а она будет лежать и разлагаться, как эта мертвая сухая трава.