Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы

Жену также понять можно, но не ожидал, что так круто изменит свое отношение, что даже и знать меня не хочет, а ведь 15 лет вместе прожили.

Все эти мысли бурлили в голове, я силился найти выход, но решение приходило только одно — голодовка. Взяло такое зло, что решил больше не тянуть, а начать прямо завтра.

Надеяться, что консул выполнит свои обещания, по-моему, глупо, он уже показал себя. Ждать пока дадут ход моим заявлениям — тоже пустая трата времени. Пупкин четко сегодня объяснил, что приехал лишь потому, что моя мама его «достала», а не по заявлению, написанному пять недель назад. На журналистов тоже, по-видимому, рассчитывать не приходится, они просто не знают про меня.

В местном климате голодовка опасна, быстро наступает обезвоживание и истощение организма. Стремительно развивается сбой в обмене веществ, нарушается ионный и электролитный обмен. Начинают страдать все внутренние органы, в первую очередь сердце и почки, поджелудочная железа. Я как врач это хорошо понимал. Можно было запросто умереть, в лучшем случае. В худшем — остаться глубоким инвалидом.

По секрету скажу, что эти «игры» для меня бесследно не прошли. Я остался жив, но заработал хронический панкреатит, которым маюсь и по сей день.

Можно, конечно, вскрыть вены или зашить себе рот, силы воли бы у меня на это хватило, но я собирался вернуться в профессию. Как бы я выглядел с безобразными шрамами на лице и руках? Каждому не объяснишь природу их происхождения. Или как булгаковскому Шарикову заявлять: «Я на колчаковских фронтах ранен!»

Страшно, конечно, а что делать? Ладно, как говорится: «Бог не выдаст, свинья не съест». С такими мыслями я незаметно погрузился в сон.

Забрезжил рассвет, начиналось 20 декабря 2008 года, я, как обычно, проснулся рано, отжался 200 раз, принял душ. Кроме меня, за последний месяц никто душ в камере принимать не отваживался, вода стала холодной, практически ледяной, зима вносила свои коррективы. Ежедневные обливания водой из-под крана в течение полугода закалили мое тело, не скажу, чтоб стал матерым «моржом», но постепенное понижение градуса воды сделали меня закаленней.

В помещении температура в конце декабря доходила по ночам до 5–6 градусов тепла, вода в кране, наверное, была идентичной. От тела шел пар, но особого вреда здоровью сия процедура не наносила. Главное, утром вылезти из кровати и заставить себя раздеться до пояса. Приходилось спать в двух кофтах, в теплых штанах, носках и шапочке, укрывшись толстым одеялом. Утром покинуть нагретое место и скинуть с себя одежду было почти подвигом, но так закалял свою волю и не пропускал утренних зарядок, исключая дни голодовок.

Разбудил моджахедов на молитву и лег в кровать, выпив незаметно с литр минеральной воды, про запас. Все, голодовка началась!

Никому о своих намерениях официально не говорил, вышел, как обычно, на утреннюю проверку, побродил по дворику на прогулке, поучил новые слова, но когда принесли обед, то есть отказался. Ужин, как и обед, проигнорировал и голодным лег спать.

Кушать особо не хотелось, пить тоже, так что первый день вроде прошел без потерь. Неудивительно, двигался мало, калории практически не расходовал. На второй день зарядку делать не стал, да и что это за голодовка, если спортом занимаюсь? Пришлось пропустить, но надо же было чем-то жертвовать. Моджахедов, правда, разбудил.

Когда повторно отказался от обеда, подошел пахан Куккий.

— А ты что второй день не ешь? — поинтересовался наблюдательный капран. — Ты что, голодовку затеял?

— Да! — буднично ответил я. — Затеял! Пока мои требования не удовлетворят, к еде не притронусь.

— И какие у тебя требования?

— Об этом скажу только лично мудиру!

Пахан пошел и доложил дежурному надзирателю. В камеру уже вернулся вместе с дубаком.

— Руси, а ты никак голодовку объявил? — с ходу поинтересовался полицай.

— Да!

— А зачем?

— Скажу только лично мудиру!

— Ну, ну! Давай, успехов! — с ухмылкой произнес человек в форме и удалился.

К вечеру захотелось есть, как специально, группа зэков села возле кровати и стали пожирать лобио (фасоль) с жареным мясом. Исходящие от блюда запахи щекотали нос и горло, я лежал на кровати и сглатывал слюну, стараясь не смотреть в ту сторону. Словно читая мои мысли, мне предложили присоединиться, я вежливо отказался.

Уснул с трудом, хотелось есть. Утром, на третий день, голод усилился, незаметно съел кусочек заготовленного сахара, вроде слегка полегчало. Захотелось пить, сделал вид, что пошел в туалет, и после, когда мыл руки, сделал несколько глотков.