Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы

— Да почему так долго? — удивился я. — Мне сказали, что в конце июня все решится! Почему затягивают? Я там подписал кучу бумаг на арабском языке, может, из-за этого?

— Ну, не знаю, почему долго делают анализы, а вот протоколы допроса вам подписывать не следовало.

— Я вообще требовал вашего присутствия на допросах, но мне не позволили. А вы, если знали, то почему не приехали?

— Было много дел, — уклонился от ответа представитель МИДа.

Рушились мои последние мечты о скорой свободе, ускользали из рук при помощи этого равнодушного человека, который являлся представителем моей державы.

— Анатолий Романович, я вот думаю, что если б американский гражданин попал в тюрьму Туниса, то, наверное, в столичную бухту зашли бы части американского флота, навели свои пушки на президентский дворец, и через пять минут тот человек на свободе бы оказался. А значит, если наш попадает, то пускай сидит, так, что ли?

— Ну, не надо утрировать! Мы все делаем для вашего освобождения, поверьте. Лучше скажите, как к вам относятся, как кормят? Не обижают? — дипломатично перевел он тему.

— Да нет! Что вы, всем доволен и кормят «хорошо», и люди тут «замечательные», я даже «поправился» на 10 кг!

— Правда? — не поняв моего сарказма, удивился консул. — Я рад за вас.

Дальнейший разговор терял всякий смысл. Мы еще немного поговорили. Он сообщил, что жена и слышать обо мне не хочет, Натальины родственники тоже, мягко говоря, очень не довольны мной. Единственный человек, кто постоянно звонит и интересуется, — это моя мама.

Я сообщил консулу, что написал уже три письма, а ответа так и не получил. Он посетовал, что почта между нашими странами ходит не ахти как, и посоветовал еще подождать.

Разговор подходил к концу, и Пупкин напоследок спросил мои пожелания.

— Привезите мне протокол вскрытия и попросите, чтоб не переводили в другую камеру, уж больно люди там «душевные», а маме скажите, что питаюсь хорошо, даже поправился.

— Ну, раз это все, то позвольте откланяться, — сказал Пупкин, вставая со стула.

— Анатолий Романович, ОБЯЗАТЕЛЬНО передайте мне протокол вскрытия и с переводом на родной язык, это очень важно, думаю, в нем ключ к решению моей проблемы. Уверен, что здесь чудовищное недоразумение, и только вы можете мне помочь. Привезите копию поскорее! — с мольбой в голосе я обратился к этому человеку.

— Хорошо, хорошо, я прямо сейчас поеду к следователю и поговорю с ним лично, — без особого энтузиазма в голосе заверил он меня и снова, не подав руки, вышел из комнаты.

Разговор, конечно, мне пришелся не по душе, оказывается, и правда вешают убийство, которое я не совершал, это добавляло головной боли. Но был и положительный момент, который я отметил про себя, — это то, что удалось около получаса поговорить на нормальном русском языке за последние полтора месяца.

Комната для свиданий находилась во дворе, и для того, чтобы попасть в здание тюрьмы, мне нужно было пересечь дворик, а это порядка 20–25 метров. И когда меня вели, то навстречу попалась группа лиц, человек пять, с ног до головы покрытых серой тканью, не было видно ни лиц, ни фигур.

«Неужто смертники? На казнь повели?» — мелькнуло в голове и меж лопаток заструился холодный пот. В каком-то кинофильме я видел, что вот так одевали приговоренных к смерти, когда их выводили на казнь. Я не выдержал и поделился своими опасениями с сопровождающим дубаком. Тот громко рассмеялся и сказал, что это всего лишь женщины — зэчки и их повели для свидания с близкими.

Уже позже, в камере, мне объяснили, что здесь так принято. Женщины сидят в одном корпусе с нами, и у них хоть и свой закуток, но иногда их выводят на медосмотры, свидания с родственниками и т. п., и чтоб не возбуждать горячих арабских парней, которые годами женщин не видели, их во время перехода закрывают такими неприступными балахонами, и к смертной казни это не имеет никакого отношения. В общем, в очередной раз позабавил «дружбанов».

По прибытии в камеру я застал жуткий скандал. На кровати сидел сморщенный старикашка в национальной красной шапочке — «кабуз», арабской рубашке «сурия» — длинной до пят и надеваемой через голову. Кстати, в ней в любую жару прохладно и комфортно. И этот сморчок о чем-то горячо спорил с двумя ваххабитами. Вокруг собралась толпа, которая сдерживала спорщиков. Поорав еще с полчаса, компания, немного подостыв, разошлась по разным углам.

— Тони, что тут происходит? — спросил я у пахана. — За что они напали на этого старика?