Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы

Толсторожий провел меня во двор, в здание не пустил, велел обождать снаружи, а сам куда-то позвонил. Минут через пять появились Пупкин и Михал Михалыч. У Анатолия Романовича лицо было кислое, он в кои-то веки протянул мне руку:

— Поздравляю с освобождением, рад за вас! — с нескрываемой фальшью в голосе произнес консул.

— Спасибо! — поблагодарил я и пожал протянутую руку, ладонь была мягкой и потной.

— Ну, пойду, у меня много дел! Вы тут с Михал Михалычем общайтесь! — сказал Пупкин и скрылся в недрах здания.

Я растерянно посмотрел ему вслед, мне так хотелось, чтоб он ответил на мои накопившиеся вопросы, но, видно, не судьба!

Михал Михалыч искренне поздравил меня с завершением дела и крепким рукопожатием подкрепил свои слова. После пригласил в консульство.

Для того чтобы попасть в консульский отдел, надо было пройти через улицу.

В холле консульства сели на диван, и я вкратце поведал ему о суде, о своих злоключениях с неграми.

— Михал Михалыч, когда вы отправите меня домой? — поинтересовался после окончания рассказа.

— Ну, у нас тоже нет денег, давайте сейчас позвоним вашей матушке, она в принципе готова выслать вам на билет. При помощи «Вестерн Юнион» перевод придет за сутки. В посольстве, к сожалению, вам оставаться нельзя, переночуете в недорогой гостинице, думаю тех денег, что у вас есть, хватит.

Я рассказал про Стефана, Михал Михалыч замялся, но позволил позвонить. Сегодня Стефан взял трубку, я передал привет от отца и без предисловий попросил дать мне денег на билет. Сын Олигарха заявил, что без проблем, но он находится в Суссе, в 155 километров от нас, но часа через два будет в консульстве.

Пока ждали Стефана, я попросил перевести протокол вскрытия и справку об освобождении. Помощник консула заявил, что он не бюро переводов и этим не занимается, но знает одного человека, который за деньги мог бы помочь. Им оказался преподаватель кафедры русского языка и литературы местного универа, тот любезно согласился за 60 динаров перевести справку об освобождении за два часа, а протокол вскрытия может перевести только к завтрашнему дню. К завтрашнему мне не надо, так как рассчитывал сегодня улететь. Согласился на перевод одного документа, протокол можно и в Питере перевести, знатоков французского гораздо больше, чем арабского.

Мы сбросились по пять динар, и Михал Михалыч заказал пиццу и пепси-колу. За обедом он начал рассказывать, каких «титанических» усилий стоило вытащить меня из тюрьмы.

— Михал Михалыч! — перебил я дипломата. — Если бы господин Пупкин подъехал сразу после моего ареста и привез протокол вскрытия, то и вытаскивать никого не пришлось бы. У них никаких улик против меня не было, а так видят, что консульство за своего гражданина не заступается, и понавешали на меня всех собак.

— Были сложности с пропуском в тюрьму, — начал оправдывать Пупкина Михал Михалыч.

— Бросьте, какой пропуск! Я вначале неделю в КПЗ сидел, там никакого пропуска не требовалось, только разрешение прокурора или следователя, причем устного достаточно. Один звонок, и все! Вы посмотрите, меня арестовали пятого июня, а вскрытие произвели только девятого! — и я показал ему протокол.

— Откуда он у вас? — изумился помощник консула.

— Адвокат дал! Вы посмотрите на дату!

Михал Михалыч посмотрел на дату «9.06.08 год», вытер лоб:

— Действительно, на четвертый день вскрыли! Ничего не понимаю!

— А тут и понимать нечего. На каком основании меня вообще посадили? Так, для профилактики? К немцу вон на следующий день в тюрьму консул пожаловал, для них что, другие законы?

— Не знаю, меня тогда не было в Тунисе.

— А зачем Пупкин сообщил родным Натальи, что у нее разрыв печени и я убийца?

— Ну, он не мог такого сказать! Вы что-то путаете!

— Ничего я не путаю, я вчера с близкими Натальи разговор имел, и они подтвердили, что им консул так сказал. Теперь они готовы меня убить, хоть в Питер не возвращайся! Позовите Пупкина! — потребовал я.

— Он сейчас очень занят, не может подойти, — стал выгораживать своего начальника Михал Михалыч.

— Хорошо, тогда вы должны официально известить родственников Натальи о допущенной ошибке и принести извинения за неправильно предоставленную информацию! Это мое условие! — твердо произнес я.

— И это вместо благодарности! — упрекнул меня дипломат.

— Я вам, несомненно, благодарен. Вы целых три раза за год навестили меня и порекомендовали матери адвоката, но еще больше я был бы благодарен, если бы вы дали истинную информацию родственникам и не допустили, что меня без суда и следствия посадили в клетку.