Мария Нуровская - Святая грешница

Мы лежали рядом. Ты потянулся за сигаретой, и вспыхнувшая спичка на секунду осветила твое лицо. Оно пропало в темноте, которая вдруг стала неприятной. Я боялась твоего вопроса, но еще больше молчания. Мне нечего было тебе сказать. Правдой было только то, что мы лежали на узком диванчике, что я чувствовала тепло твоего тела и стук твоего сердца. Прошли секунды, потом минуты, ты погасил сигарету.

— Я пойду наверх, — наконец сказала я, не в состоянии больше выносить эту тишину.

И тогда ты прижал меня к себе, и я услышала эти два слова:

— Люблю тебя.

Не знаю, как рассказать тебе, Анджей, насколько я была счастлива, поднимаясь по лестнице наверх. Это невозможно описать словами. Это было, как состояние полета. Мне казалось, что мои ноги не касаются земли. Что-то подобное я переживала в детстве, когда отец первый раз взял меня на органный концерт Баха. Мне тоже казалось, что я несусь по воздуху, а может, меня и не было вовсе, только музыка… Уже поднявшись по лестнице, я ощутила беспокойство. Что принесет мне утро? Вдруг ты опять начнешь избегать моего взгляда и не будешь знать, как ко мне обращаться? Я бы этого не смогла пережить. Я очень чувствую такие вещи. Как тогда, услышав слова: «Эльжбета, твой отец должен уехать от нас», поняла, что у меня нет матери. А теперь знала, что не смогу без тебя жить. Лежа рядом с Михалом, думала о завтрашнем дне, как мы встанем, как спустимся вниз. И если на твоем лице я вновь обнаружу смущение, пойду на станцию и, как Анна Каренина, брошусь под поезд, бормотал во мне чей-то голос. Он всегда возникал, когда мне было плохо. В гетто страх проявлялся иначе — холодная рука смерти протягивалась сзади, дотрагиваясь до шеи. А теперь этот внутренний голос высмеивал меня и мое решение. Я старалась его не слушать, но это назойливое бормотание не прекращалось. Однако мне все же удалось уснуть. Удивительно, но я спала крепким сном. Разбудило меня чье-то прикосновение. Это был ты.

— Вставай, засоня, мы давно уже позавтракали! — произнес ты. — Цехна начала было скандалить, но я не позволил тебя будить.

— А где Михал? — в замешательстве спросила я. Еще не осознавая, что означает твое присутствие тут со мной.

— Михал во дворе, — ответил ты, а потом присел на корточки.

— Я тебя люблю, Кристина, — услышала я.

И мне сразу стало спокойно. Спускаясь к завтраку, я уже не помнила ночных страхов и тех мыслей. Их бы не было вовсе, поверь я в нашу любовь…

Потом мы пошли с Михалом на прогулку в лес. Я радовалась, что ты его не муштруешь, разрешаешь лазить по глубоким сугробам. Мальчик это очень любил. Когда он проваливался в снег, мы со смехом вытаскивали его, отряхивая куртку и брюки. Нужно было возвращаться на обед. Ты позвал Михала, который ускакал куда-то вперед.

— Ну что, папа? — с нетерпением отозвался он.

— Хочу тебе сказать, сынок, что ты, Кристина и я теперь будем вместе.

Михал пожал плечами.

— Но мы и так были вместе.

Мы рассмеялись.

Во время обеда пани Цехна внимательно присматривалась к нам, видимо, заметив, что твое отношение ко мне изменилось и что ты стал обращаться на «ты». Только доктор ничего не увидел. Он вообще был рассеянным и именно поэтому не носил пиджак: просто забывал его надевать. Вечером, когда пани Цехна собиралась постелить тебе на диване, ты объявил, что будешь спать с нами наверху.

— Как это, Анджей? — широко раскрыв глаза, удивилась она.

— Михал и так спит с Кристиной, — с легкостью отозвался ты. — Там есть свободная кровать.

— Прилично ли, чтобы мальчик спал с чужой женщиной? — спросила она, не решаясь тебя критиковать.

— Тетя, это же Кристина, — вмешался в разговор Михал. — Ведь это Кристина!

Пани Цехна закрыла рот и повернулась на сто восемьдесят градусов, а мы втроем стали подниматься наверх.

Когда Михал заснул, я пришла к тебе. И отважилась дотронуться до тебя. Жаждала этого. Хотела узнать каждую твою клеточку. Я любила твое тело.

— Не думаешь, что я для тебя слишком стар? — шутливо спросил ты. — Двенадцать лет разницы.

— Мужчина должен быть старше, — с уверенностью произнесла я.

— Поверю тебе на слово …

Но они были последними — такие минуты. Моя судьба сказала «стоп».

— Нам нужно поговорить, — начал ты, а я вспомнила обещание, которое дала себе несколько дней назад.

Я должна была сообщить тебе «правду». Нет, не о моей «профессии» — этого бы ты не вынес. А о том, кто я в действительности, кем был мой отец. Но не успела открыть рот, как услышала твой голос: