Габриэль Маркес - Жить, чтобы рассказывать о жизни

С тех пор как он умер, больше его не вспоминали, но его стул за столом так и оставался свободным. Один участник вечеринки поздравил меня с «Ла Хирафой» предыдущего дня, которая ему напомнила определенным образом наглый романтизм Марьано Хосе де Ларры, но я так и не узнал почему. Профессор Перес Доменеч спас меня из затруднительного положения одной из своих уместных фраз: «Я надеюсь, что вы дальше не последуете также дурному примеру застрелиться». Думаю, что он не сказал бы этого, если бы знал, до какой степени это могло быть верным той ночью. Через полчаса я отвел за руку Хермана Варгаса в глубь кафе «Джэпи». Как только нас обслужили, я ему сказал, что мне нужно срочно с ним посоветоваться. Он остановился на полпути с кружкой, которую едва пригубил, вылитый дон Рамон, и спросил меня, встревоженный:

— Куда ты уходишь?

Его проницательность меня впечатлила.

— Откуда ты знаешь, черт возьми? — спросил я его.

Он не знал, но предвидел это и думал, что мой отказ будет концом «Кроники» и серьезной безответственностью, которую я не прощу себе всю жизнь. Он дал мне понять, что это было бы близко к предательству, и ни у кого нет права больше, чем у него, сказать мне об этом. Никто не знал, что делать с «Кроникой», но все мы осознавали, что Альфонсо поддержал ее в переломный момент, включая большие инвестиции в ее возможности, так что мне никогда не удалось запретить Херману думать, что мой переезд станет смертельным приговором для журнала. Я уверен, что он, который все это понимал, знал, что мои причины были слишком веские, но он исполнил свой моральный долг, сказав мне то, что думал.

На следующий день, когда я зашел в «Кронику», Альваро Сепеда подал свой характерный знак раздражения, которое у него вызывали ссоры друзей. Без сомнения, он уже знал через Хермана о моем решении уйти, и его образцовая скромность спасла нас обоих от формальностей общих фраз.

— Какого черта? — сказал он мне. — Уехать в Картахену — это не то, что уехать в никуда. Идиотством было бы уехать в Нью-Йорк, как это случилось со мной, а здесь я в полном порядке.

Это был своего рода иносказательный ответ, из тех, что служили в случаях, как мой, чтобы перепрыгнуть желание заплакать. Именно поэтому меня удивило, что он предпочел впервые поговорить о проекте сделать кино в Колумбии. Весь остаток жизни мы мечтали о колумбийском кино. Он его затронул как косвенный способ оставить меня с какой-либо надеждой и остановился среди упрямой толпы и лавочек хлама улицы Сан Блас.

— Я уже сказал об этом Альфонсо! — крикнул он мне из окошка. — Чтобы он послал к черту журнал, и мы будем делать такой, как «Тайм».

Разговор с Альфонсо не был простым ни для меня, ни для него, потому что у нас было запоздалое просветление в последние примерно шесть месяцев, и мы оба страдали своего рода ментальным заиканием в сложных случаях. Я понял, что в одном из моих мальчишеских приступов ярости в печатном цеху я снял свое имя и свое звание со знамени «Кроники» как метафоры формального отречения, а когда буря прошла, я забыл их снова поставить на место. Никто не взял в толк раньше Хермана Варгаса, который через две недели обсудил это с Альфонсо. Для него это тоже было сюрпризом. Порфирио, руководитель печатного цеха, рассказал им, как произошла ссора, и они решили оставить все, как оно есть, пока я не сообщу о своих размышлениях. На свое несчастье, я забыл об этом полностью до того дня, когда Альфонсо и я пришли к согласию, что я уйду из «Кроники». Когда мы закончили, он попрощался со мной, умирая от смеха, с типичной своей шуткой, сильной, но неотразимой.

— Удача, — сказал он, — что мы даже не должны снимать твое имя с флага.

Только тогда в памяти ожил инцидент, как удар ножом, и земля убежала из-под ног, но не потому, что Альберто сказал это таким остроумным способом, а потому, что я забыл разъяснить ситуацию. Альфонсо, это было ожидаемо, объяснил мне все по-взрослому. Если и было одно-единственное зависшее оскорбление, то было бы недостойным оставлять его без точки над і.

Остальное сделает Альфонсо с Альваро и Херманом. и если надо будет спасти лодку для нас троих, я также смогу вернуться через два часа. Мы обсуждали это как крайний вариант на издательском совете, своего рода Божественном Провидении, который никогда у нас не проходил за столом из орехового дерева высоких решений.

Комментарии Альваро и Хермана придали мне смелости, чтобы уйти. Альфонсо понял мои доводы и принял их с облегчением, но никоим образом не дал понять, что «Кроника» могла закончиться с моим отречением. Наоборот, он советовал мне принимать трудности спокойно и успокаивал меня идеей постройки для газеты прочного основания в виде издательского совета, и он мне сообщит, когда произойдет нечто, что в действительности будет стоить того.