— Больно? — неожиданно участливо осведомилось видение, и теплые пальцы чуть коснулись фалинского украшения.
Сашка сперва опешил, но услужливая память тут же поднесла ему чью-то напыщенную фразу:
— А, ерунда. Бокс — спорт мужественных.
Гордо выпяченная грудь послужила иллюстрацией к великому изречению. Видение, прыснув, растаяло, но зато накрепко засело в памяти прикосновение теплых пальчиков и низковатый, чуть с хрипотцой, голосок.
Сколько помнил себя Саша, так ласково и участливо его никто ни о чем не спрашивал, разве что с издевкой. Дело в том, что отца Фалина в родной деревне не любили, даже и по имени, не то что по отчеству редко кто называл. «Куркуль» — это прозвище крепко пристало к Фалину–старшему. Отец был мастером на все руки: и плотничал, и столярничал, и часы, и швейную машинку мог починить, и валенки свалять, и сапоги стачать… А дом у них в Аксае был на загляденье: весь в резных наличниках, крытых поверх краски еще и специальным лаком, чтобы служил дольше и краше было. Свиней они меньше четырех не держали, корова была особой голландской породы, за телочкой от нее весь район охотился, и давала она молока вдвое больше, чем соседские. Короче, не дом — полная чаша, живи да радуйся. Но не слышно было в нем ни смеха, ни веселья, разговаривали только о деньгах. Работящ, головаст был Михаил Прокофьевич, золотые руки имел, да жадность его все переборола, и застила она глаза на все лучшее, что было в нем, оттого и пристало это ненавистное — Куркуль.
Так получилось, что за отцовские грехи чаще всего приходилось страдать сыну. Хотя и добрый был малый Саша Фалин, всегда делился и пирогом, и дефицитной жилкой для рыбалки, а все равно — Куркуленыш. Пока был мал — терпел, сносил, а класса с пятого дрался чуть ли не каждый день, не разбирал — старше ли, сильнее ли обидчик. Тогда и пристала к нему еще одна кличка — Лютый, потому как дрался зло, люто, умело.
Фалин не любил Аксай так же, как не любили жители его отца, и мечтал как можно скорее вырваться из дома. После семилетки, не спрашивая разрешения родителей, он забрал документы из школы, сел на крышу почтового поезда и поехал поступать в строительный техникум в соседнем городке. Фалину–младшему казалось: уйдет он в город, получит место в общежитии — и забудется унизительная жизнь в Аксае, отомрут ненавистные клички. Но не тут-то было, учился-то в техникуме из поселка не он один. Через полгода в общежитии все знали, какой богатый и жадный у Фалина отец. Все, что он привозил из дома, куда наведывался по воскресеньям (а мать тайком от отца не жалела для единственного сына домашних припасов), съедалось старшими ребятами в первый же день, и вместо благодарности выговаривали еще: чего, мол, мало привез. Не жаль было Фалину съеденного, хотя сам потом перебивался целую неделю с хлеба на воду, обидно было, когда среди недели кто-нибудь, распахивая пустую тумбочку, язвил: «У Куркуленыша не разживешься». Были в общежитии ребята, у которых на дверцах тумбочек висели замки и которые ни с кем посылками не делились, а вот донимали его одного. Снова, как в Аксае, Фалин начал драться, и снова всплыла кличка — Лютый. Он и в секцию бокса записался, чтобы ловчей было расправляться с обидчиками.
Бокс в провинциальном городке, где он учился, был спортом номер один. Чуть ли не в каждом жэковском подвале работали секции бокса, не говоря уже о спортивных залах училищ, техникумов, заводов. Удивительно, сколько соревнований проводилось тогда за год, и все они собирали множество зрителей. Особенно популярными были соревнования на приз парка культуры. Устраивались они в день открытия парка — были некогда такие долгожданные, после долгой зимы, весенние праздники. Приз был весьма экстравагантный. Победители получали специальный жетон, дающий право ходить бесплатно весь сезон на танцы. А тогда на танцплощадках играли настоящие авангардистские джазовые оркестры, и попасть туда, если заранее не позаботился о билетах, было делом куда как не простым. И, конечно же, жетон, дававший право беспрепятственного входа на манящую танцплощадку, был ценим, как ничто другое. Впрочем, владельцам жетонов редко приходилось предъявлять их при входе: город знал своих кумиров в лицо. И джазисты, лишь слегка уступавшие в популярности боксерам, не отказывали какому-нибудь чемпиону в просьбе повторить взвинтивший зал фокстрот или томное танго, а это уже считалось высшим шиком.
Весной, оканчивая третий курс, Фалин выиграл турнир на открытии парка и в один вечер стал знаменит. Он, мало кому известный спортсмен, выиграл у самого Карима Халиулина, мастера спорта, призера многих соревнований, и вместе с жетоном получил приз самого техничного боксера. Выиграл в трудном бою, уверенно, не оставив боковым судьям никаких сомнений в своей победе.
Читать дальше