Виталий Кривенко - Экипаж машины боевой

Вот так и закончилась наша очередная горе-проческа. И на хрена мы вообще в этот кишлак лезли, непонятно, и за что пацаны погибли, тоже вопрос.

Наши БТРы двинулись к дороге, на которой наш полк выстраивался в колонну. Ветер задувал все сильнее и сильнее, техника, маневрируя, поднимала пыль, и без того гонимую ветром. Мы все запрыгнули в десантный отсек и стали сбрасывать лифчики и бронежилеты. Потом Урал с Сапогом залезли на броню, а я и Хасан остались в БТРе.

– Ну, как вы там, мужики? – спросил нас Туркмен.

– Да мы-то нормально, чего нельзя сказать о некоторых других, – ответил я.

– Да я на рации сидел все время, так что в некотором роде я в курсе, что за бардак был в кишлаке.

– На рации одно, а в кишлаке совсем другое.

– Знаете, мужики? Не легко вот так сидеть и ждать, когда вы вернетесь из этого кошмара, все ли вернетесь. Лучше я бы бросил эту чертову машину, и был бы рядом с вами, это намного легче. Сколько мы вместе служим, когда вы на проческе, когда отправляетесь в горы или в зеленку, я все время на нервах и ни на секунду не слезаю с эфира. Когда от танкистов весточку получил, спокойнее на душе стало, хоть и жалко Мамеда с Приходькой, но то, что вы, пацаны, живы, это меня успокоило хоть немного.

– Все будет нормально, водила ты наш. А пожрать не мешало бы, – выкрикнул Хасан.

– Давай похаваем, какой базар, – предложил я Хасану.

– Да разогреть бы хавку на костре, а то горячего давно не жрал. Запарила уже эта сухомятка.

БТР наш пристроился к колонне и остановился. В люк заглянул Сапог и обратился к Хасану:

– Хасан, тебя ротный зовет.

– Где он? – спросил Хасан.

– На БТРе своем сидит, впереди нас.

Хасан вылез из люка, и мы с Туркменом остались одни. Туркмен сидел и молчал, положив голову на руль.

– Да ладно, Туркмен, не переживай, мы всегда возвращались, вернемся и в следующий раз. А когда в Союз вернемся, то обязательно когда-нибудь встретимся вместе, и будем вспоминать этот сучий кошмар уже в прошлом, – сказал я Туркмену и похлопал его по плечу.

– Пусть слова твои Юра, дойдут до бога, – сказал Туркмен.

– Дойдут, дойдут, вот увидишь. Может к медикам заскочим, проведаем Качка.

– Ах да, забыл. Качка вертушка забрала с ранеными, у него температура поднялась, заражение вроде пошло.

– Вот черт, я так и знал, у него температура была еще тогда, я думал это у него от браги.

– Я подъезжал к вертушке, когда его грузили, вид у него был не важный. Вам привет передавал.

– Ну ничего, выкарабкается, Качок пацан здоровый.

– Будем надеяться.

– Туркмен, а ты знаешь? Если бы не Сапог, не сидел бы я тут с вами.

– Нет, не знаю, – подняв голову, сказал с удивлением Туркмен.

И я рассказал Туркмену, как Сапог замочил духа, потом я рассказал, что происходило в кишлаке. Туркмен смотрел на меня и слушал, не перебивая, и не задавая вопросов. Закончив, я спросил Туркмена:

– Ну, и как ты назовешь все это блядство?

– Юра, в какие условия нас ставят, в таких условиях мы и действуем. А что касается промашек и потерь, пусть это будет на совести генералов. А мы будем делать то, что нам прикажут, и никуда от этого не денешься, мы давали присягу. Здесь война, на войне умирают, и к сожалению многие гибнут по глупости, если не по своей, то по глупости командиров.

– Ты, Туркмен, рассуждаешь, прямо как проповедник.

– Ну, я же все-таки учился в офицерском училище, меня там пропагандой зарядили под завязку.

Тут в люк заскочил Хасан:

– В общем, так, сейчас колонна выдвигается в Герат, едем сначала в сарбосовскую дивизию, там передохнем и пообедаем заодно, подождем наливники с горючкой, наши за это время смотаются в полк за хавкой и боеприпасами. После куда-то еще рванем, а вот куда – не знаю.

– А на хрена нам эти сарбосы? – спросил я.

– Да не знаю я, полкач так решил. Наверно, хочет навести разборки за провал в кишлаке. Ротный говорит, что полкач замполита вздрючил, и хотел в расположение отправить, но потом передумал, сами знаете, с замполитами ссориться опасно.

– Пи…дить их надо. Это в Союзе пусть они политику свою пихают, а тут Афган, здесь другая политика. Черт, как базар про замполитов заходит, вспоминаются политзанятия, и сразу тянет на сон, – сказал я, и завалился на десантное сидение. Спустя какое-то время я задремал, проснулся от жуткой жары весь мокрый от пота. БТР был раскален как духовка, я глянул на часы, они показывали пол одиннадцатого дня, проспал я где-то около двух часов. Рядом на сиденье спал Урал.