Array Array - Становление Бойца-Сандиниста

Кроме рюкзака, я нес однозарядное ружье-переломку. Это ружье да револьвер, который стер мне всю кожу, составляли все мои воинские доспехи... При падениях револьвер бил меня по ребрам. У меня с собой был большой платок, в который я завернул ружейные патроны, поскольку патронташей у нас пока не было. Этот платок я подвязал сбоку к поясу. Словом, я нес ружье, револьвер и еще горсточку патронов в заднем кармане брюк. Причем в одной руке я держал ружье, а в другой я нес рюкзак. Ружейного ремня у меня тоже не было. Уставая, я менял руки (рюкзак был наиболее тяжелым). Ну как тут идти и тем более взбираться вверх, если для этого ты должен подтягиваться руками. Так вот, одной рукой я удерживал ружье и рюкзак, а на другую опирался. Потом я с грохотом падал, прямо на патроны, хранившиеся в заднем кармане брюк, что еще больше усиливало боль. Так, по мере нашего продвижения, мне становилось все хуже и хуже. Все тело болит и уже не выдерживает нагрузок. Начинается головокружение. Неожиданно — и это происходило со всеми одинаково — мы начинали слышать звук сирены: «уи-и-и-и, иу-и-и-и, уи-и-и-и...» Ну, как сирена у пожарных. Да только никакой сирены не было. Просто мы шли за крестьянином-проводником, и главным было не отставать и идти вперед. И когда падали в грязь, то уже не счищали ее с рук. Я же, чтобы избежать падений, стал опираться на ружье, и оно все было в грязи. Даже ружейный ствол забила грязь.

А о том, что я потерял несколько патронов, я узнал потому, что их обнаружил один крестьянин. Тогда проводник мне сказал: «Идите искать эти патроны. Ведь это тоже следы». «Но они навеки погребены в грязи», — возразил было я. «Нет, компа, все же идите...» А я меньше всего котел возвращаться назад по этой грязище, будь она проклята. Кроме того, все у меня болело и было стерто. Куда лучше было идти, как мы шли вначале, по лесу. Представьте себе, что же за ужас была эта грязища, если я возжаждал леса со всеми его тяготами. Вот так мы и шли целый день. С каждым шагом рюкзак становился все тяжелее. Останавливаясь на привал, мы валились с ног в 500, в 300, 200 метрах друг от друга.

А там, вдалеке, по ущелью прошел какой-то крестьянин. «Привет!» — «Привет!» Крестьяне знали, что мы не из местных, что мы из города. Но из страха они так держались, чтобы мы и не подумали, будто они знают, что мы из города.

Мы видели, что шел этот крестьянин спокойно, в грязи у него была только обувь. Доставая чистый платок, он вытирал пот с лица. А мой-то платок был сама грязь. Грязь была и в волосах, на лице. Да повсюду. И подобно тому, как раньше мы шли по лесу, так теперь мы шли по грязи от ямы к яме. Ставишь эдак ногу и... теряешь равновесие, поскольку рюкзак сползает в сторону. Или ты упал или рюкзак бросил, зато устоял на ногах. В конце концов я поволок его по грязи. Вряд ли еще где на дороге было столько грязи, растекавшейся вниз по горам и кое-где доходившей до фруктовых деревьев на краю ущелья. Жуть. Эта грязь была просто ужасна.

Помню, что часа в 4 дня мы остановились и наш крестьянин сказал, что здесь мы будем спать. Ладно, теперь-то мы поужинаем и поспим. Но мы должны были сойти с дороги и метров на 500 углубиться в лес, где и намеревались улечься спать. Однако все нам было внове. Вот и опять проводник сказал: «Значит так, мы уходим в глубь леса по одному, на расстоянии десяти метров от кустов и друг от друга. Но прежде, чем сойти с дороги, мы пройдем ее краем. Идти будем не по грязи. Однако высоко поднимайте ноги и старайтесь идти след в след». И мы сошли с дороги и двинулись ее краем по низенькой травке, поднимая ноги, как при езде на велосипеде, и ставя их след в след большими шагами. И пройти надо большое расстояние — эдак метров 300— 500. А то и до двух километров, что очень даже неудобно, поскольку у каждого своя ширина шага да и местность пересеченная... И физически и психологически все это переносить до невозможности тяжело. И мы ворчали: «Да этот хрен хватает через край». Но ничего подобного. В этом и состояла суть выживаемости партизан, благодаря чему их было трудно обнаруживать. Иногда мы так шли метров 500, а иногда и полдня. Потом по сигналу проводника мы делали прыжок в сторону. Такими большими прыжками углублялись в лес и только там сходились. Делалось это для того, чтобы не оставить следов там, где мы вошли в лес. А если вдруг чей след гвардейцы и заметят, то одиночку преследовать не станут. Правда, позднее они также стали разбираться во всех этих трюках и уловках благодаря связавшимся с ними крестьянам, а также после того, как об этом рассказали властям попавшие в их руки и заговорившие партизаны из крестьян. Действительно, преследования были свирепыми. Законы здесь не признавались. Тысячи разных новинок придумывали мы, но гвардия всегда в конце концов их разгадывала.