Махбод Сераджи - Крыши Тегерана

Обед плавно переходит в ужин, и опять с выпивкой. Я совершенно пьян, как и любой другой мужчина в доме. Госпожа Мехрбан сидит рядом с мужем, и, хотя по нашим обычаям считается невежливым проявлять свои чувства на публике, господин Мехрбан обнимает жену за плечи и крепко прижимает к себе.

Я совершенно не помню, когда ушли Ахмед с Фахимех и как я оказался в постели. Я открываю глаза и понимаю, что лежу на матрасе в гостиной. Я вспоминаю очень странный сон, который только что мне приснился. У подножия горы раскинулась апельсиновая роща, через нее с юга на север протекает река. С запада быстро приближаются темные тучи, а далеко-далеко на горизонте небо освещается зигзагом молнии, и на землю падают первые капли дождя. Склоны покрыты белым душистым апельсиновым цветом, как снегом. Ослепительное сияние не дает прямо смотреть на гору. Неожиданно появляется какой-то силуэт. Я прищуриваюсь, чтобы лучше рассмотреть того, кто ко мне приближается, но свет слишком яркий. За кружевом белой паранджи я узнаю глаза Переодетого Ангела, моргающие в такт биению моего сердца. Все это напоминает рисунок Зари с изображением таинственной женщины на фоне, который я так неумело описал ей на кухне, в первый раз, когда мы были одни.

Белая фигура останавливается в паре метров. Большие голубые глаза пристально смотрят на меня.

Поднимается ветер, вихрь лепестков наполняет воздух опьяняющим ароматом. Переодетый Ангел пытается сохранить равновесие, но ветер уносит ее прочь. Я стараюсь удержать девушку, но немилосердная мать-природа, закружив ее, срывает с нее паранджу. Прищурившись, я силюсь рассмотреть фигуру, но буйство белых лепестков не дает ничего увидеть.

Какой странный сон.

Потом я задумываюсь, почему САВАК не сообщает нам, где похоронена Зари. Какой в том вред? К горлу подступает комок. Я снова смотрю на напольные часы. Жаль, у меня не хватит ума их починить.

Я сижу в гостиной, уставившись из окна на наш двор, и, как обычно, думаю о своем. Отец говорит маме:

— Время летит быстро. Уверен, он скоро справится с этим.

Время летит быстро? Абсурд! Оказывается, время — не только самое ценное, что есть у человека, оно не только залечивает все раны, но оно еще и быстро проходит!

Ахмед, Ирадж и другие парни из переулка целый день проводят на занятиях. Я не скучаю по школе, но мне надоело быть одному. Я сказал отцу, что не пойду на следующий год в школу без Ахмеда и Ираджа. Он понимает это и собирается через несколько месяцев отправить меня в США.

— Тебе небезопасно оставаться в Иране, — говорит он. — Невозможно предугадать, когда САВАК решит пересмотреть это дело, если новый задержанный скажет что-то касающееся Доктора.

Меня не привлекает мысль покинуть Иран и оказаться одному в другой стране за двенадцать тысяч миль отсюда.

Все дни напролет я провожу на третьем этаже нашего дома, где, независимо от того, сижу ли я, лежу ли или вышагиваю взад-вперед по комнате, я волен ухватиться за подушку, без которой мне теперь не обойтись. Чем крепче я сжимаю ее, тем спокойнее себя чувствую. Она нечто вроде буфера между мной и окружающим миром. Иногда я ловлю себя на том, что часами сижу на одном месте, уставившись в пространство, ни о чем не думая, ничего не чувствуя и, что особенно меня смущает, ни о чем не беспокоясь. В моей жизни стойко воцарилась тишина. Все движется вперед, а я, похоже, стою на месте, пренебрегая переменами. Я существую, не касаясь жизни, не ощущая и, безусловно, не ценя ее.

Иногда мне очень хочется вернуться в те времена, когда каждое воспоминание было похоже на главу из сказки. Изредка я беру книгу, но просто гляжу на страницы невидящим взором. Не так давно я радовался, что могу, как настоящий мужчина, управлять своей жизнью. Теперь все это представляется мне шуткой.

Через несколько дней после странного сна я вспоминаю тот вечер, когда Зари нарисовала, как я пристально смотрю на девушку без лица, плывущую в сторону гор. Я помню, что приколол этот рисунок к стене. Теперь я вижу дырочку на том месте, где он висел. Я ищу за книгами на полке, в портфеле, который купил мне отец к первому году в средней школе, но картинка пропала.

Я спрашиваю мать, она говорит, что ничего не знает. Отец же говорит, что никогда ничего не взял бы из моей комнаты без моего разрешения. Я замазываю дырочку в стене, желая, чтобы кто-нибудь сделал то же самое с дырой в моем сердце.

Иногда по вечерам, когда все уходят спать, я высматриваю из окна то место, где мы сидели с Зари. Я вспоминаю, как держал ее в объятиях, как она опускала голову мне на плечо и закрывала глаза. При этом мои глаза быстро наполняются слезами, и я начинаю задыхаться, словно на грудь навалилась какая-то тяжесть. Это чувство настолько острое, что единственный способ избавиться от иллюзии — встать и походить. Обычно я прихожу на террасу и стараюсь не смотреть ни на что такое, что может напомнить о Зари, но в конце концов мой блуждающий взгляд останавливается на ее комнате. Свет там всегда горит, а шторы плотно задернуты. Иногда за шторами можно заметить тень Переодетого Ангела. Ее силуэт плавно повторяет молитвенные движения: руки поднимаются к ушам, она наклоняется вперед и наконец садится, опустив голову. На улице холодно, я вижу собственное дыхание, но все же предпочитаю оставаться снаружи, чем в комнате, где иногда кажется, что на меня рухнут стены.