Юрий Поляков - Конец фильма, или Гипсовый трубач

Конечно, подумал Кокотов, все эти разговоры про слезонепробиваемый жилет — выдумка и ерунда, но вот интересно, что она чувствует, сажая кого-нибудь в тюрьму? Тут же забывает, уходя пить чай, или этот уведенный прямо из зала в наручниках бедолага является ей бессонными ночами и вопрошает: «За что, ваша честь! За что?!»

— …Также истец вправе изменить основание или предмет иска, увеличить или уменьшить размер исковых требований, либо отказаться от иска, ответчик вправе признать иск, стороны могут окончить дело мировым соглашением. Сторонам права понятны? Ходатайства имеются?

— Да, ваша честь, просим приобщить к делу заявление председателя Союза служителей сцены.

— Суть?

— Он возражает против пересмотра акционирования «Ипокренина»!

— Мерзавец! — воскликнул Жарынин, гневно глянул на Меделянского и подал знак Огуревичу, а тот торопливо набрал на телефоне эсэсмэску.

— Мы возражаем! — встал Морекопов. — В деле уже имеется заявление, где председатель ССС выражает несогласие с акционированием!

— Передайте заявление!

Кочуренко небрежно протянул судье листок бумаги. Она, пробежав глазами, объявила:

— Заявление подано преждевременно и будет рассмотрено позже. Считают ли стороны возможным начать судебное разбирательство при имеющейся явке?

Дверь отворилась, и на пороге, как чудное виденье, возникла Ласунская. На ней было изящное бордовое платье с глубоким декольте, прикрытым норковым палантином, на голове красовался розовый тюрбан, скрепленный серебряной брошью. Лицо, виртуозно подновленное макияжем, издали казалось намного моложе. Кутаясь в мех и ласково глядя на судью, актриса спросила голосом вдовствующей королевы:

— Простите, голубушка! Здесь у нас отбирают «Ипокренино»?

— Здесь никто ничего не отбирает, — передразнила Добрыднева, рассматривая наряд вошедшей. — Вы, собственно, кто?

— Я? Ласунская…

— Конкретнее — свидетель или представитель истца? Если свидетель, ждите в коридоре!

— Я Ласунская… — растерянно повторила великая актриса.

— Она представитель истца, — пришел на помощь Морекопов. — Вот доверенность!

— Хорошо. Отдайте секретарю паспорт и садитесь. Больше не опаздывайте!

— Бабушка, давайте паспорт! — протянула руку простодушная Охлябина.

От слова «бабушка» Вера Витольдовна вздрогнула, как от удара кнутом, побледнела, пошатнулась и, чтобы не упасть, схватилась за дверной косяк. На помощь одновременно рванулись Жарынин и Ибрагимбыков. Они подхватили ее под руки и бережно усадили на стул. Актриса задыхалась, держась за сердце.

— Валидол! Есть валидол?!

Десяток сморщенных рук с готовностью протянули свои таблетки.

— Лучше нитроглицерин, — со знанием дела посоветовала Саблезубова.

— Надо вызвать «скорую»… «Скорую»!

Добрыднева покачала головой, встала и взяла папку:

— Перерыв. Развели в суде богадельню…

— Это же Ласунская! — с упреком бросил Огуревич.

— По мне хоть Алла Пугачева, — сказала судья и удалилась.

— Я же… я не хотела, я же просила… Зачем?! — всхлипнула любимица Сталина и сникла, теряя сознание.

— «Скорую»! «Скорую»! — кричали все хором. — Надо открыть окно!

«Скорая помощь» приехала на удивление быстро.

— Сюда! Сюда! — загалдели ветераны, завидев людей в белых халатах. — Умирает! Скорей!

Ласунская тем временем пришла в себя и уверяла, что абсолютно здорова. Однако ей измерили давление, пощупали пульс и почти силой уложили на носилки.

— Мы не должны ее потерять! — строго предупредил Болтянский.

— Не потеряете, — ответил доктор так, будто речь шла о варежке.

Ибрагимбыков наблюдал за происходящим с неподдельной тревогой. Когда актрису понесли, он догнал врача, что-то шепнул ему и сунул в оттопыренный карман халата деньги. Тот принял мзду равнодушно и кивнул, мол, не переживайте — полечим! Старики гурьбой проводили носилки до лестницы, но Тамара по приказу Жарынина стала загонять ветеранов в зал. Кокотов направлялся к своему месту, когда заплакала Сольвейг.

— Срочно! Приезжай! — сурово сказала Валюшкина.

— Ты без меня не можешь? — пошутил писодей.

— Немедленно! Это. Серьезно!

Голос у нее был странный: взволнованный и строгий одновременно — так обычно говорят в присутствии посторонних.

— А что случилось? — напрягся Андрей Львович.

— К тебе пришли.

— Ко мне? Кто?

— Приезжай. Узнаешь.

Автор «Кандалов страсти» затомился недобрыми предчувствиями. А что же вы хотите? Он вырос в стране, где люди, к которым «приходили», исчезали надолго, а то и навсегда. Светлана Егоровна на всякий случай понижала голос и вжимала голову в плечи, когда речь заходила про ее дядю, старшего брата отца — Тимофея Антоновича, арестованного за студенческий доклад о хазарском походе князя Святослава. Отсидев, дядя остался на Севере, работал учителем в сельской школе и умер еще до рождения Кокотова. Мнительный писодей вообразил плечистых оперативников, притаившихся с наручниками за дверью, и заранее струсил. Но взяв себя в руки, мысленно обследовал последние годы своей жизни и пришел к выводу: ничего такого, за что могут «прийти», он не совершал. А там кто его знает…