Ольга Погодина-Кузьмина - Адамово яблоко (журнальный вариант)

Затем повисла пауза — ещё минуту или две отчим смотрел на него и тяжело дышал. Игорь знал, что такие сцены всегда действуют на него одинаково. Вдруг заметив пакет с фруктами, который собрала для Игоря стриптизерша, отчим пнул по нему ногой. Груши покатились по ковру, дядя Витя поднял одну.

— И посмей только рыпнуться. Вот что будет с твоими яйцами, — он поднес грушу к лицу Игоря и раздавил в кулаке, так, что мякоть полезла между пальцев. — Затем он брезгливо отряхнул руку и крикнул: — Надежда! Убери тут всё это дерьмо… И сходи в аптеку. Этот, похоже, правда грипп подцепил!

Тётка вошла, оглянулась на отчима и, испуганно приседая, начала подбирать с пола мятые деньги. Дядя Витя выхватил купюры из её рук, разорвал в мелкие клочки и выбросил за окно.

Панихиду заказали в одном из центральных соборов, и к назначенному времени стоянка перед храмом заполнилась черными автомобилями престижных марок. По номерам машин можно было многое узнать об их хозяевах.

Серый, распухший, непохожий на себя дед лежал в дорогом лакированном гробу с откидной крышкой, головой на белом атласном валике. Подножье гроба было заставлено корзинами с цветами, которых хватило бы на обустройство небольшой оранжереи.

Марьяна то успокаивалась, то снова начинала беззвучно плакать, кусая скомканный в кулаке платок. Отец активно принимал соболезнования, жал руки, отходил, чтобы поприветствовать и поблагодарить нужных людей. Два дедовских зама руководили движением, помощники пристраивали всё прибывающие букеты.

Максима то и дело похлопывали по плечу, порывались обнять какие-то полузнакомые и вовсе неизвестные люди, а он стоял у гроба, разглядывая в толпе молодых женщин или припоминая, сколько раз уже участвовал в похоронах. Дед по отцу, бабушка, мать, Аршакян от передоза в девятом классе, Степанова, вылетевшая на трассу через лобовое стекло… Однажды ему показалось, что он заметил в полутьме у колонны маленькую горничную с заплаканными глазами — Марьяна уволила её сразу, как только вернулась в Озерное из больницы. Максим зачем-то захотел подойти к девушке, но в тот момент его отвлекли, а в следующий она исчезла.

Проходя мимо, отец задержал на лице Максима озабоченный взгляд.

— Ну, как ты?

— По сравнению с дедушкой — неплохо, — ответил Максим, но тот не расслышал или не захотел расслышать насмешки.

— Давай, держись. Нам нужно много обсудить с тобой.

К началу заупокойной службы в церкви собралось уже больше полусотни соболезнующих, и стало как-то тяжело и душно. Запах горящего воска, дым ладана раздражал горло, и Максим чувствовал, как по спине под жестким новым пиджаком струится пот. Потел и батюшка: «Со духи праведных скончавшихся душу раба Твоего, Спасе»…

Поп и помощники читали молитву так густо и слаженно, что участники церемонии начали вздыхать и кашлять, словно на концерте духовной музыки. Только Марьяна один раз нарушила стройность обряда, когда на словах « един еси Человеколюбец » вдруг издала грудной, рыдающий стон и начала клониться вниз.

Отец, яко пленных свободитель и нищих защититель, немощствующих врач, победоносче великомучениче Георгие , подхватил её и подал свежий платок. Максим заметил, как в полутьме блеснула жемчужная пуговица на его белоснежной манжете.

В путь узкий хождшии прискорбный, вси в житии крест, яко ярем, взямшии…

Приидите, насладитеся, ихже уготовах вам почестей и венцов небесных.

Когда они подъехали к кладбищу, повалил рыхлый снег, и деда стало жалко. В последний раз охранник держал над ним зонт, в последний раз расступались приближенные. Серый снег не таял на сером распухшем лице.

Отец так и шел за гробом об руку с Марьяной, и Максим видел, с каким живым вниманием воспринимают эту новость приближенные, особенно Сергей Сергеевич Сирож, который приехал на похороны с тремя сыновьями, и чинно шествовал в их окружении. На кладбище поехали только самые заинтересованные, и процессия напоминала сцену из «Крестного отца» — почти одни мужчины, все в черных пальто и белых рубашках, с одинаковыми черными зонтами. Только отец выделялся элегантностью — у него пальто было на меховой подкладке, а шею закрывал мягкий светлый шарф. Снег серебрился в волосах, красиво седеющих с висков, как пелось в старинной хороводной: голова у Егория вся жемчужная, по всем Егории часты звезды…