Ольга Погодина-Кузьмина - Адамово яблоко (журнальный вариант)

Мысли путались, в затылке пульсировала боль. Подняв руку, он ощупал голову и увидел на пальцах сукровицу и засохшую коричневую грязь. Бритый бугай равнодушно следил за его движениями.

Смутно, словно сквозь похмелье, Игорь начал припоминать, что по дороге с курсов заехал в супермаркет, потом припарковался во дворе, вынул пакет с покупками из багажника, вошел в подъезд… Когда он вот-вот был готов восстановить в памяти цепочку дальнейших событий, машина остановилась у бетонного здания с узкими щелями окон.

— Приехали, — коротко обронил бритый.

— Куда? — спросил Игорь, с трудом ворочая непослушным, опухшим во рту языком.

— Завали хавальник и вылезай, — приказал тот.

Водитель тоже вышел из машины, придержал дверь. Игорь выбрался наружу. Бритый крепко взял его за руку выше локтя и повел по бетонным ступенькам к главному входу в здание.

Это был заброшенный дом культуры или спортивный комплекс — щербатая мозаика на стене изображала бегуна с олимпийским факелом. Они свернули в темный коридор, прошли через пустой тренажерный зал, напомнивший о школьных уроках физкультуры.

Чтобы не думать о причинах и вероятных последствиях происходящего, Игорь начал цепляться за мелкие подробности жизни: на ходу рассматривал пыльные маты на полу, шведскую стенку, мясистые уши бритого шофера, который бодро шагал впереди. Одновременно он почему-то сожалел о своем незаконченном чертеже, о чёрном котенке и ещё о чем-то важном, что нужно было и никак не получалось вспомнить. Потом он услышал душистый горячий запах сауны.

Они миновали ещё один коридор и действительно оказались в сауне, вернее, в предбаннике — просторном помещении, отделанном белым, местами осыпавшимся кафелем. Там за накрытым столом трое мужчин ели жареную курицу. Простыни драпировались вокруг их жилистых тел, как одеяния ангелов на старинных иконах. Увидев их, Игорь почувствовал, как сердце подскочило вверх и застучало где-то в горле — тяжело и быстро.

— Гляди, какая фея нас удостоила, — проговорил сухопарый человек лет пятидесяти, с седой щетиной на щеках, со впалой грудью и с синими от татуировок пальцами.

Двое других молча жевали и смотрели на Игоря. Лица у них были грубые и хмурые.

— Ну что, зеленоглазый, — продолжал старик притворно-ласково. — Ходи ближе, не стесняйся. Ты как, шамать хочешь? Нет? Ну, водочки-то хапанёшь?

Он разглядывал Игоря с умильной усмешкой, как домашнего зверька. Но в черных глазах под густыми бровями, ледяных, как замороженные ягоды, не было ни добродушия, ни улыбки.

— Ишь, какой нежный. Вот бы заслать посылку честным босякам… Кожа аж бархат. И попа как орех, так и просится на грех, — неспешно поднявшись, он потянулся рукой к щеке Игоря. Тот отдернулся. — Небось, покушать любишь сладко, поспать подольше? Бумажки хрустящие любишь, подарочки? А работать не хочется… Так, мурзилка?

Глядя в его лицо, Игорь испытал тоскливое, больное предчувствие. Ему представилось, что он уже жил когда-то раньше, и в той прошлой его жизни уже был и этот предбанник с облупившимся кафелем, и мигающий тусклый свет дневной лампы высоко под потолком, и замороженные глаза старика — умные и злые звериные глаза с татарским разрезом.

— Вот вы сейчас в школе Маркса не проходите, — уже без усмешки продолжал тот, — а зря. Скажи-ка ему, Костян, что Ленин с Марксом про это говорят?

— Грабь награбленное, — заявил бритый шофер.

— Ну, где-то так, — согласился старик. — Давай-ка, Костян, плескани ему нашего чемергесу. Может, поласковее будет с тобой.

Под недружный смех сидящих за столом, бритый налил в стакан водки, поставил перед Игорем.

— За что ж нам выпить с нашей люсей? — притворно озаботился старик. — А выпьем мы за этого… не знаешь, как и назвать.

Двое за столом снова засмеялись хриплым, каркающим смехом.

— Чего их звать-то, Лёня? Сами придут… Пидор, он и в Гондурасе пидор!

— Ну, значит, пей за своего пидора жирного, — вкрадчиво потребовал старик. — Чтобы он уяснил себе, как не надо быть паскудой и кидать людей. И чтоб эта харкотина своё плоскожопие подняла рывком и сделала, что ему скажут. Бодро и без фокусов. Ну, глотай, чего мнешься? Водка сладкая — лекарственная вещь.

Отступив назад, Игорь мотнул головой, показывая, что не будет пить. Старик перевел взгляд на бритого шофера.

— А что пацан, глухонемой по жизни? Или слабослышащий?

— Вроде нет, — пожал плечами тот. — Ехать с нами не хотел. Уговаривать пришлось.

— Значит, сильно гордый? Не уважает компанию? Ещё не понял, что попал в финал без конкурса?