Питер Кэри - Джек Мэггс

Она встала. Решив, что Мерси собирается вернуть ему локоны, он протянул руку.

— Мои дети в другой стране, — сказал он.

Но она, переложив локоны в правую руку, вложила в его протянутую ладонь свою левую руку. Они стояли, держась за руки, возможно, с противоположными намерениями, а может быть, и нет.

— Они ждут вас, — улыбнулась Мерси.

— Тише. Слышите?

Он быстро отпустил ее руку.

— Шум у входной двери.

Мэггс быстро погасил свечу, но он не мог погасить разгоревшийся огонь в камине; по стенам и потолку заметались две тени.

Джек почувствовал, как холодок пробежал по его оголенной шее, а когда дверь распахнулась, его рука привычно потянулась к ручке ножа в сапоге. В гостиную со свечой в руке вошел Призрак.

При свете горящего камина Мэггс увидел того, кто являлся ему в кошмарных снах: длинный прямой нос, светлые волосы, грубая уродливая форма солдата 57-го пехотного полка. Сломав все преграды, он вошел в его жизнь.

Призрак держал в руке тяжелый пистолет. Джек Мэггс отчетливо видел оружие, но прирос к полу и не сводил глаз с военной формы. Свет каминного огня играл на пуговицах кителя, меченных цифрой 57. Запахло трупной гнилью тюремного двора в Моретон-Бэй, Мэггс ощутил на кистях и лодыжках обхватившие их ремни. Он остолбенело глядел в черное дуло пистолета и на взведенный медный курок. Я умру, так и не увидев сына.

Но из тьмы внезапно и необъяснимо появился Перси Бакл, эсквайр. Он с силой толкнул Призрака в спину и оказался еще ближе к Джеку Мэггсу, окаменевшему, с открытым ртом.

— Верните себе свой дом, сэр. Защищайте свою жизнь от взломщика и вора!

Нож уже был в руке Мэггса, но он не шелохнулся.

— Стреляйте! — топнул ногой мистер Бакл. — Стреляйте, ради Бога, сэр!

И в это мгновение, когда дуло пистолета было так близко к сердцу Мэггса, из темноты комнаты тихо, как тень, вышла Мерси.

Мэггс зачарованно смотрел, как она бесшумно необутыми ногами приблизилась к Призраку. В правой руке она все еще держала драгоценные для нее локоны детских волос, а левую протянула ладонью вперед к дулу пистолета, словно хотела поймать смертельный свинец. Она казалась видением, естественным противопоставлением злобным силам, которые теперь угрожали жизни Джека Мэггса.

Генри Фиппса втолкнули в холл собственного дома, и он показался ему длиннее, чем это сохранилось в памяти. Он ощущал себя не убийцей, а неким зверем, обложенным и гонимым со всех сторон, окончательно сбитым с толку приказами Перси Бакла, который теперь бесцеремонно толкал его в спину кончиком зонта.

Куда девался стеснительный, виноватого вида маленький зеленщик, вошедший в его комнату на Ковент-Гарден. Его место занял теперь этот исходящий злобой черный демон, чье враждебное и шумное присутствие напрягало нервы молодого человека. Перси Бакл, того не подозревая, дважды подвергал его жизнь смертельной опасности. Именно мистер Бакл неожиданно распахнул перед ним двери гостиной, он же скомандовал «Стреляйте!», тогда как его адвокат держался где-то сзади, в полной темноте.

Приказав молодому человеку стрелять, Бакл сам вытолкнул его в гостиную.

Генри Фиппсу все происходившее казалось затянувшимся кошмаром. У него было достаточно времени, чтобы разглядеть человека, который все время писал ему письма, когда он был юнцом. Он всегда знал, что Джек Мэггс был каторжником, «приговоренным к каторге пожизненно», а Виктор Литлхэйс, оксфордский наставник, учил его, как радовать своими успехами того, кто подписывал свои письма словом «отец». Они вдвоем с наставником сочиняли ответы на эти письма, пока юный Генри не обрел собственный голос и полностью не принял на себя эту повинность. Если его ответы можно назвать «ложью», то следует добавить прилагательное «успокоительной».

Генри Фиппс пел песни Джеку Мэггсу, платя за все, что тот ему давал, не подозревая, что это были песни сирен, и не думая, что этот зверь в кандалах когда-нибудь потребует от него отдачи за то, что можно было считать всего лишь его прихотью.

— Защищайте свой дом! — верещал Перси Бакл.

У Генри Фиппса не было выхода. Он направил пистолет.

Из темноты вышла девушка. Босая. Она протянула руку к дулу пистолета.

В тот момент, когда Генри Фиппс нажал курок, умерла в своей постели Лиззи Уоринер. Хотя жестокие боли прекратились, в ее разрушенном теле не было успокоения, словно не прошли ни напряженность, ни боль. Она лежала в смятых карминового цвета простынях, прижав кулак к губам, будто все еще отчаянно кусала его, сдерживая крик.