Жан Эшноз - Полночь

Он встал с софы, чтобы, пользуясь моментом, дойти до террасы. Пользуйся моментом, подумал он. И чтобы встать, и чтобы идти. Софа это прекрасно, но все же. Когда-то же надо с нее сняться. Пусть ты даже стар и устал. И к тому же болен. И все у тебя болит.

Все-таки себя из софы вытянул и начал медленно цеплять шаг за шагом. Экономней, говорил сам себе. День не кончился. Если ты хочешь им еще воспользоваться. Какой прекрасный выдался денек. Смогу я сказать себе вечером. А пока, вперед.

Шаги следовали один за другим. Он почувствовал себя лучше. Заново осваиваясь со стоячим положением, с ходьбой. Замер на пороге террасы. Отсюда было лучше видно, что происходит на небе. На море надвигалась тьма. Опускалось ложное подобие ночи. Из глубины тумана его всеми цветами радуги расцветила вспышка, словно пламя взрыва в военном небе.

Отдыхающие складывали свои пожитки. Пляж опустел. Скоро станет пустыней. Люди спасались бегством. Поль представил себе, как пловчиха в своем сером халате катит обратно к мужу. Муж не муж, а она моя. Теперь она моя. Не преувеличивай. Дай сказать. Он размышлял, не оглянулась ли она, когда уходила, на виллу. То есть на меня. И стала моею. Пусть всего на мгновение. А мгновение для меня это теперь, не правда ли, все время.

Он не увидел своей купальщицы. Только вообразил, как она оборачивается, чтобы взглянуть на виллу, перед тем как исчезнуть за дюнами. Увидел другую. Другого рода. Другого силуэта. Как и следовало ожидать. Которая не купалась. Провела всю вторую половину дня за вязанием, приглядывая за малышами и всем остальным.

Полная, стало быть, дама. Хозяйка в доме. Дородная, с тонюсенькими конечностями. Траченная пятью беременностями. Сжимая в правой руке свернутое вязание. Уже успела одеться.

Стояла в длинной красной футболке и звала. Один из малышей, все еще в воде, отказывался оттуда выходить: Мы уходим. Выходи скорее. Сейчас пойдет дождь. Ну и что, прокричал ей малыш, я и так весь мокрый. И Поль услышал взрыв смеха.

Хорошо, малыш, сказал он, отлично. Я бы и сам мог так ответить. Впрочем, ты или я, ты и я, это почти одно и то же. Моя мать, твоя, каникулы на море, все это почти одно и то же. Совпадает. Это был я. Я тоже так ответил. Тоже не хотел уходить. И сверху начало капать.

Нет, Поль, не расхаживай. Сохраняй спокойствие. Лучше пойди ляг. Ох, оставь меня в покое. Я чувствую себя лучше. Не таким усталым. Держусь на ногах. Хочу пойти на пляж. Особенно хочу почувствовать на своей шкуре, как все эти часы зноя, часы духоты обернутся дождем. Хочу почувствовать его на своей шкуре. Мне нужно это, чтобы в него поверить.

Он вышел на террасу. Пока еще очень и очень редкие, тяжелые и теплые капли ударялись о ткань зонта, о плоские камни аллеи. Это порождало неведомые ритмы, глухие или глубокие звуки, но Поль, ударные, нет. Объяснять это было бы слишком долго. Впрочем, это никого и не интересовало. Надвинулась ложная ночь. Он вернулся обратно. Зашел в салон. Зажег все лампы. Он хотел оставить за собой свет. Страшно возвращаться в темный дом.

Зажег две большие парные лампы. Две вазы в голубых тонах в китайском стиле с прилаженными абажурами в виде просторных усеченных конусов. Предметы взирали друг на друга с противоположных концов софы. Превосходно перемежая цвета. Голубой фарфор. Слоновая кость абажуров. Маренго софы. Низенький столик с оттенками толченого кирпича.

Потом вновь вышел на террасу, пересек ее. Отворил калитку. Спустился на пляж. Туман сгущался. Уже целиком покрыл весь пляж.

Любопытное впечатление. Он познает и его. В десяти метрах не видно ни зги. Идти туда, пересекать это. Такое впечатление, будто толкаешь перед собой невидимое. Нечто невидимое, которое смыкается за тобой. Он шел один. В своем собственном пузыре. В своего рода прозрачной клетке. Никого не встретил. Кроме разве что влюбленной парочки, прикорнувшей под желтым зонтом.

Они были молоды. Даже очень молоды. С виду счастливы. Что здесь вдвоем. Что любят друг друга. Что остались, когда все остальные сбежали. Взгляд, направленный в никуда. Или на одну и ту же мысль. Или отсутствие мысли. Наверное, это именно оно. Это и есть блаженство.

Влажный воздух воспламенил их загорелую кожу. Провирировал бронзу загара в красную медь. Казался счастливым и светочувствительный зонт, превратившись из солнечного в дождевой. Его желтый цвет стал куда лучезарнее.

Поль прошел, и они его не заметили. Ушел дальше в туман. Наполненный солнцем песок сохранял какую-то теплоту. До самого конца пляжа. Там он повернул назад. Шел бы дальше, опять оказался бы среди главных сил вновь нацепивших одежду купальщиков, лишенных песка, праздных, слоняющихся под перестук танцующих мачт среди портовых развлечений.