Дмитрий Вересов - Книга перемен

— Это что — у цыгана Ромы гарем такой интернациональный, а, Соевна? Ты во что меня втягиваешь?

— Сам ты галем интелнациональный, все по девкам скачешь. Вот я твоей отпишу! Адлес-то знаю! Какой галем?! Все женщины семейные, детей колмят. Галем! Они бы, может, и лады бы в галем от такой жизни, да кто их, ласкласавиц писаных, возьмет-то! Лома-то, цыган, тоже юнец влоде тебя, никудышного. Ему тоже небось кого помоложе да поглаже подавай!

Цыган Рома был горд, молчалив и полон презрения к окружающим. Всем цыганам цыган, только голубоглазый. И не такой уж юнец — даже на вид старше Олега на два-три года. Рома не нравился Олегу, но цыгана ценили женщины-челночницы за то, что мог в случае чего защитить от вполне вероятного грабежа и даже от незаконного таможенного посягательства. У него, судя по всему, были какие-то свои отношения с таможенниками, которые пропускали Рому и его бригаду, не цепляясь и не мелочась. А вот зачем Роме нужны были женщины, для Олега оставалось поначалу неясным, но не долго. Оказывается, за помощь и защиту каждая из них отдавала ему треть выручки, кроме того, они вскладчину оплачивали ему дорогу туда и обратно. Одним словом, Рома замечательно устроился, и при этом нужды у него возиться с барахлом никакой не было, вполне мог жить на то, что получал с женщин. Тем не менее он привозил из Китая по одной-две средних размеров сумки, но что там было, в этих сумках, один черт знал да сам Рома.

Олег с некоторых пор находился в душевном раздрае, так как чувствовал, что ходит по кругу, подобно запряженному в тележку ослику в зоопарке, и, подобно несчастному этому ослику, забыл, что такое горизонт. Поэтому, стремясь к хоть каким-то изменениям, он поддался на уговоры Соевны и «взял под свою руку» разъездную бригаду, но имел весьма смутное понятие о том, что, собственно, ему с нею делать.

Тем не менее, понимая, что история страны сделала очередной кульбит и что сейчас определенным «структурам» вряд ли есть до него дело и пора бы уже выходить из подполья, Олег осмелел и для начала купил себе задрипанную двухкомнатную квартирку на окраине Читы. А потом он арендовал на вещевом рынке закрытый павильон, вернее, сбитую из досок и раскрашенную имитацию пагоды, откровенно говоря, сарай сараем, и посадил там продавщицами якутку Веру и одну из русских женщин по имени Лада, и они продавали там то, что привозили из Китая остальные, тогда как раньше им приходилось сдавать привезенное в разные лавки, дравшие безбожный комиссионный процент. Торговля шла ни шатко ни валко, но Олег не прогорал, получая кое-какую прибыль, достаточную для оплаты аренды, налогов (официальных и, скажем так, частных) и для относительно приличного содержания себя самого и ставшей его домоправительницей Соевны.

Олег пошел в торговцы, потому что понимал, что его походы с контрабандой бесперспективны и что рано или поздно удаче придет конец, что дело он вершит малоблагородное, что ношением писем через границу его больше не оправдать, так как письма теперь беспрепятственно шли по вполне официальным каналам, и родственники, проживавшие в разных странах, теперь тоже могли встретиться без всяких препон, были бы деньги. Но вся беда в том, что Олегу было скучно и муторно иметь дело с бабским шмотьем, безвкусными сувенирами и с плохо, со скрипом и шумами, воспроизводящими звук плеерами и радиоприемниками. Ясно было, что, вырвавшись из одного порочного круга, он попал в другой, еще худший, еще более закабаляющий.

К тому же как-то на неделе, просто от безделья и тоски, несколько раз подряд посетив магазин и обнаружив, что там ничего не меняется, то есть, что все барахло, развешенное по стенкам, осталось на прежних местах, Олег заподозрил нечистое. Но он не стал приступать с расспросами к продавщицам, понимая, что если он прав и у него под носом делаются какие-то пакостные делишки, приносящие в отличие от законной торговли приличный доход, который позволяет прокормить не менее десятка людей, то ему все равно ничего не скажут. И Олег по праву официального хозяина решил нагрянуть с проверкой в неурочное время, то есть ночью, что и сделал.

Дверь ему открыл сторож-студент, на вид — типичный Ромин соплеменник, крепенький и спортсменистый, с навыками дзюдо, как было известно Олегу. Поэтому Олег, прямо заявив о своих намерениях и уловив в глазах сторожа отражение целой симфонии настроений, быстро сменявших друг друга в последовательности от паники до угрозы, долго не раздумывая, послал сторожа в глубокий нокаут, с непривычки немного отбив кулак, и учинил обыск. Вернее, самый настоящий «шмон», стихийный, бессистемный и яростный.