Дмитрий Вересов - Летописец

— Ну, так будем мы сегодня репетировать или будем разговоры разговаривать? Делеор! Начинай с арии и попробуй все же изобразить несчастного, страдающего юношу, а не дуру из кондитерской, и всех несчастий у нее — плохое пищеварение.

Делеор сосредоточился, слегка надулся, зарылся вторым подбородком в жабо и застрадал молодым Вертером.

За кулисами слушали затаив дыхание. А потом Розина Шеина, контральто пенсионного возраста, которую из-за длинного ее языка так и не пустили в солистки и на всю жизнь замариновали в хоре, начала причитать громким шепотом:

— Бедный, ах, бедный. Сколько чувства! Сколько страданий в голосе! Ну просто всеми покинутый, проголодавшийся козленочек! Ме-е-е! — тихонько передразнила она. — Девушки, неужели вам его не жалко? Как насчет того, чтобы ему ротик выменем заткнуть?

Хористки зафыркали — все, кроме Веры Иринеевой. Она глядела на сцену, на Делеора, и покрывалась краской, даже шея сзади покраснела. Негодяйка Розина ведь знала, да и все знали, что у Веры с Делеором «отношения». Причем начались эти отношения сразу же, как только Вера поступила в театр. Хорошенькая Верочка была влюблена в Делеора, когда еще училась в консерватории. Он время от времени приходил в класс вокала консультировать — слушать и давать советы, иногда брал две-три ноты и мило общался, оглядывая девушек. Девушки попискивали, щебетали, причитали и приседали в восторге. Верочка тоже щебетала и была сильно расстроена, когда однажды он посетил учебные классы консерватории с супругой, ухоженной пепельной блондинкой с изумительным цветом лица.

А Розина Шеина за кулисами разошлась и обнаглела. Обладавшая хотя и немного несовершенным, но весьма сильным контральто, способным перекрыть весь хор, она подстроилась под Делеора и в полный голос вывела козлиным тремоло: «Ме-е-е-е».

Делеор был раздавлен и уничтожен, оскорблен и разобижен. Розина на него явно за что-то взъелась, а уж если Розина взъелась, не спасет ни местком, ни профком, ни партком, ни худрук. Все ее боятся. Непотопляемая баба. Ей выговоры уже записывать некуда, вот и не записывают, и она это знает, а потому напропалую шкодит. Хулиганка просто. Уголовница. Шпана оперная. Пакость и пакость!

Делеор, грохнув креслом, на которое художественно опирался, поднял тучу пыли и, возмущенно стуча каблуками, гордо удалился со сцены. Репетиция была сорвана. Худрук, когда решил, что Делеор уже достаточно далеко, задохнулся от смеха, закашлялся, затопал ногами, а потом заорал:

— Розина, я тебя убью! Уволю! В уборщицы пойдешь конский навоз со сцены выгребать! Сколько можно! Истории каждый божий день! Ты меня до инфаркта доведешь, до могилы!

— Хуже! — раздался ехидный голос из преисподней. — Хуже! До суфлерской будки! Как меня.

— Типун тебе, Семен Исаич! — окончательно разъярился худрук.

— А что такое? Разве я неправду говорю? Не у нее ли под окнами я суровой зимой ни за что не скажу какого года пел арию Герцога из «Риголетто»? «Сердце краса-а… кхе-кхе-кхе.» — закашлялся от непосильной голосовой нагрузки Семен Исаевич. — А потом неосмотрительно звал и высвистывал, потому что она, коварная, не появлялась. И без голоса остался.

— Ты и был без голоса, — пожала плечами Розина, — ты в хоре только рот открывал, так что не сетуй понапрасну.

Пикировка грозила затянуться, поэтому Верочка под шумок побежала за Делеором, успевшим добраться до своей гримерной. Гримерная представляла собой клетушку без окна, отгороженную хлипкой фанерной стенкой от общего помещения. Верочка никогда не учитывала того, что фанера пропускает звук в обе стороны одинаково, и если уж в гримерной Делеора прекрасно слышно все, что делается за фанеркой, то и в общей комнате слышно все, что происходит у Делеора. И поскольку Верочка была частой гостьей в привилегированной отдельной гримерной Делеора, то все в театре имели возможность следить за развитием их «отношений», или, как сказала бы Розина Шеина, «восхитительно-скандальной связи».

Верочка проскользнула в гримерную, опустив глазки долу. Она предпочитала созерцать красный, вытоптанный до тканой основы, омерзительный ковер, а не себя со стороны. Дело в том, что зеркало (высокое старинное трюмо, утратившее в каких-то перипетиях подзеркальник, а не обычное для гримерных — с узким столиком) Делеор расположил прямо напротив двери, под небольшим углом, и каждый, кто входил, прежде всего видел в полутьме комнатушки свой собственный смутный силуэт, зеленоватый и колеблющийся. Воспринималось видение так, будто кто-то на удивление знакомый, но не узнанный, бесшумно, целеустремленно и вкрадчиво плывет навстречу и легко преодолевает мембрану, разделяющую некие миры. Сначала кажется, что этот кто-то в точности повторяет ваши движения, а потом вы вдруг осознаете, что, наоборот, неведомое существо навязывает вам свою жестикуляцию, но вы уже полностью подвластны ему, причем настолько, что готовы стать с ним единым целым.