Мари-Од Мюрай: Oh, Boy!

— Знаете, — пробормотал Барт с набитым ртом, — когда вы едите шоколад, вид у вас — просто зашибись!

Лоранс опять зарделась. Вот это комплимент!

— До чего же обидно, Барт, что вы по другой части.

— Да, не правда ли?

Выйдя от судьи, Барт направился в клинику Сент-Антуан. Симеона там уже не было. Но профессор Мойвуазен просил его зайти.

— Ну как твои семейные дела? — спросил он, — улаживаются?

Барт все рассказал ему, время от времени изображая в лицах. Мойвуазен не слишком одобрял дурачества Барта, но смеялся против воли.

— А с Симеоном как, — спросил Барт, снова становясь серьезным, — тоже улаживается?

— Последние анализы дали превосходные результаты. За лето он набрал вес. Поступил на философский факультет…

Барт все-таки решился задать вопрос, который его давно мучил.

— Ты считаешь, он окончательно выкарабкался?

— С этим типом лейкемии я добиваюсь выздоровления в восьмидесяти случаях из ста.

— Выздоровления? — переспросил Барт.

— Да.

— А у Симеона?

— Мне хотелось бы заверить тебя, что все позади. Что мы победили. Но я не знаю…

Барт понял, что придется довольствоваться этим. Быть и. о. опекуна и оставаться в неведении насчет Симеона. Жизнь — она такая. У него оставалась еще одна зыбкая надежда. Барт встал, чтобы попрощаться с Никола, и решился:

— У тебя, случайно, вечер сегодня не свободен?

— Нет.

Ответ был недвусмысленным. Почти резким. У Мойвуазена был усталый и недовольный вид, очень хорошо знакомый Барту.

— Ну ладно. Просто я сегодня как раз свободен, — пробормотал Барт, отступая.

Проиграл так проиграл, так уж оно повелось с самого начала. Однако на этот раз Барт было поверил… Мойвуазен надел очки и пристально поглядел на молодого человека.

— Вопрос требует рассмотрения, — пошутил он.

И осторожно отложил очки.

— Я бы мог… выкроить время… завтра в обед? — медленно проговорил он.

— Oh, boy! — огорчился Барт. — У меня как раз будут все Морлеваны. Давно уже договорились. Я веду их в «Макдональдс».

— Так это же прекрасно. Где этот твой «Макдональдс»?

На следующий день, в субботу, Жозиана привела девочек к Бартельми. Не к подъезду. Она поднялась с ними на шестой этаж, зашла, расспросила Симеона о его делах, немного поболтала с Бартом, потом передала ему два рюкзачка.

— Вот их пожитки, — сказала она брату. — Значит, в эти выходные они у тебя. А в следующие у меня.

— У тебя прямо мания какая-то распоряжаться моим временем, — проворчал Барт.

— А я принесла тебе Прекрасного принца, — поддразнила его Венеция. — Он у меня в рюкзаке.

В дверях Жозиана оглянулась. Она хотела сказать: «До завтра, мои хорошие!» Барт и Венеция затеяли возню, вырывая друг у друга Прекрасного принца. Моргана и Симеон уткнулись в книги: она — в «Путешествие к центру Земли», он — в «Бытие и небытие». Как будто Жозианы уже и в природе не существовало. С болью в сердце она вдруг поняла, что в гостиной что-то веет. Ветер рода Морлеван. Легкий бриз или тайфун, смотря по обстоятельствам. Эти четверо были детьми человека-вихря, опустошившего ее детство. Что-то объединяло их, что-то такое, что ей было недоступно. И, может быть, чтобы не разбить себе сердце, она должна просто принять это. Жозиана бесшумно, на цыпочках вышла.

В двенадцать часов дня все четверо отправились в «Макдональдс». Впереди шагали Моргана и Симеон, следом Барт вел за руку Венецию. Они выбрали столик и уселись. Барт заметно нервничал. Он то и дело поглядывал на входную дверь, на часы. Мойвуазен опаздывал. Или вообще передумал. Действительно, нельзя сказать, что это супер-пупер — свидание в «Макдональдсе» с кучей Морлеванов в нагрузку. Барт вздохнул и принялся за гамбургер.

— А я вон того дяденьку знаю, — вдруг сказала Венеция.

Все четверо оглянулись на дверь. Мойвуазен только что вошел и озирался, словно искал кого-то.

— Это твой Прекрасный принц? — спросила малышка.

Они с Морганой прыснули. Симеон закатил глаза. Мойвуазен заметил их и направился к их столику.

— Ты неизлечим, — упрекнул Симеон старшего брата.

— Да, в отличие от тебя, — весело парировал Барт, накрыв руку брата своей.

Моргана, осененная вдохновением, поставила сверху свой кулачок и произнесла слова клятвы:

— Морлеван или смерть.

Руки братьев тоже немедленно сжались в кулаки, а Венеция добавила свой. Мойвуазен посмотрел на хрупкое сооружение и улыбнулся:

— А мне можно? — спросил он.

И накрыл всю башню сложенными ладонями, словно надежной крышей.