Андрей Дмитриев - Крестьянин и тинейджер

Татьяна сумрачно сказала:

– Все, на сегодня хватит.

Гера и старик послушно встали из-за столика и следом за Татьяной вышли из буфета.

На темной Селезневской, нисколько не таясь от старика, Татьяна попеняла Гере:

– Зачем ты ему брал пиво? Не говори мне только, что он – сам.

Она достала из кармана курточки ключи и протянула старику:

– Иди, я буду скоро… Сам дойдешь?

– Дойду. Вы только не деритесь, – сказал старик, забрал ключи и пошел прочь нарочно твердым шагом.

Когда он скрылся в темноте, Татьяна взяла Геру за руку.

– Ты сейчас куда? К своим? – спросила она и, не дожидаясь ответа, предложила: – Я провожу немного.

Гера высвободил руку. Татьяна промолчала. Заговорила лишь тогда, когда они вышли на Новослободскую и, не сговариваясь, повернули в сторону Савеловского:

– Ты почему хромаешь?

– Корова лягнула, – ответил Гера.

– Так себе шутка… – скривилась Татьяна. Еще немного помолчала, потом спросила: – Ты что, не мог мне позвонить? Себя расстроил, всех поставил в такое положение…

Гера ей не ответил.

– Ну да, не то я говорю, – сказала с пониманием Татьяна. – Я понимаю, ты хотел мне сделать сюрприз.

Гера не стал отвечать.

– Я знаю, что ты думаешь, – сказала Татьяна. – Но ты пойми, я не могу его оставить, я отвечаю за него. У него был инфаркт, потом микроинсульт; еще и диабет, и кто-то должен каждый раз ему напоминать, чтобы он вовремя сделал инъекцию инсулина и, кстати уж, чтобы не смел пить пиво… Потом, у него страхи: он здесь всего боится, он в панике, когда один, и кто-то должен его успокаивать.

– Да, – наконец произнес Гера, – кто-то, конечно, должен, – вот только почему я об этом слышу только сейчас?

– А потому что ты не хочешь ни о чем слышать и ни о чем не хочешь знать, – в отчаянии ответила Татьяна. – Ты же меня ревнуешь ко всему, что у меня – не ты! К каждому встречному, к каждой минуте жизни, проведенной без тебя! Да, у меня есть друзья… Но разве я могу свести тебя с друзьями? Ты же на них на всех будешь смотреть волком… Да, у меня есть работа. Но ты же в ней не видишь ничего, кроме препятствия нашим встречам?..

Гера не возразил и посмотрел на нее сбоку. В темных очках, ненужных в темноте, Татьяна не была похожа на себя и походила на слепую. Глядя на ходу сквозь эти темные очки в темноту перед собой, она продолжала монотонно укорять его:

– Нельзя, нельзя тебе оставаться таким, какой ты сейчас. Нельзя быть таким инфантильным. Нельзя жить только лишь любовью и одной лишь ревностью. Ты же не глупый тинейджер, у которого внутри нет ничего, кроме гормонов… Где твоя книга о Суворове, которую ты мне обещал? Ты даже и об Ипре ничего не написал; боюсь, о нем ты и не думал…

– Я думал о тебе, – ответил Гера.

– Вот именно, – подхватила Татьяна. – Ты думал обо мне и только обо мне… Тоже мне заслуга – болтаться без толку повсюду и думать обо мне в свое удовольствие. Все твои сверстники – они не только любят: еще и учатся, работают, дружат, враждуют, тусуются и развлекаются, пытаются построить себе жизнь – а ты? У тебя нет их проблем, потому что всегда есть карманные деньги… Да, у тебя есть я – и карманные деньги… Я даже не знаю, есть ли у тебя мысли – кроме, разумеется, моих.

Гера чуть не задохнулся. Остановился, наладил дыхание и тихо сказал:

– Хватить обманывать меня. Нет у тебя никаких мыслей.

Татьяна, остановившись, сняла очки и посмотрела ему в глаза. Гера взгляда не отвел. В ее зрачках плыл свет фар, она готова была заплакать. Сказала:

– Очень мило. Теперь ты хочешь оскорбить меня.

– Нет, – убежденно сказал Гера, – это не я, а ты. Это ты все время оскорбляла меня, выдавая его мысли за свои. Я от него тут много кой-чего услышал, многое вспомнил и все понял. Ты – не та, за кого я тебя принимал. Ты – не то, что я о тебе думал.

Он перестал смотреть ей в глаза и пошел дальше, убыстряя шаги. Татьяна вновь надела черные очки и пошла следом, едва за ним поспевая. Она шла и говорила быстро, словно опасаясь не успеть ему сказать:

– Мои, его… да разве это важно, кому они впервые пришли в голову? Но ведь хорошие они, неглупые и правильные мысли… Есть у меня и его мысли, есть и у него мои, но есть у меня только мои, больше ничьи…

– О чем же? – усмехнулся Гера.

– О тебе, – серьезно ответила Татьяна. – Все мои мысли о тебе.

Она замолчала, ожидая ответа.

Гера не отвечал ей и шагал, как прежде, быстро. Они вышли на Сущевский вал; под темной, шумной эстакадой перешли на другую его сторону, спустились к площади Савеловского вокзала, и у метро вновь остановились.