Жорж Батай - Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза

Perniola Mario. Sexualité inorganique et sentiment astral. // Georges Bataille après tout (Actes du colloque d'Orléans de 1993). Paris: Belin, 1995. P. 166.

См. классическую статью друга Батая Роже Кайуа «Мимикрия и легендарная психастения» (рус. пер.: Новое литературное обозрение. 1995. № 13).

Surya Michel. Georges Bataille, la mort à l'œuvre // Op. cit. P. 532

«Все прочее — ирония, долгое ожидание смерти…» (с. 431) — этими почти гамлетовскими словами заканчивается «Мадам Эдварда».

«Но движение вспять от непосредственного настоящего… которое дало бы в итоге, как у Пруста, скорее роман призвания, чем историю посвящения, — это движение не реализуется. Оно сразу же оказывается оспорено и обуздано противоположным движением, направленным в будущее; ретроспекция становится антиципацией…» (Fitch Brian. Op. cit. P. 127).

Ср. переживание такого же цикла «томление — разрядка», изложенное в одном из юношеских писем Жоржа Батая, задолго до начала настоящей писательской карьеры: «Мы были в Руссильоне. Снег, толстый и бесконечный, покрывал все вокруг… Я в одиночестве вышел к озеру через лес, листва которого уже сильно пожелтела, на ней нависал снег. Лежа на белой от снега земле и потея, я стал вычерпывать воду из лодки. Стояла какая-то тишина, прорезаемая криками птиц. Мои спутники заблудились где-то в лесу. Тогда я выстрелил из ружья, и выстрел гулко прогремел в непроницаемом от снега лесу» (письмо к кузине Мари-Луизе Батай, 29 октября 1919 г. — Bataille Georges. Choix de lettres 1917–1962. Paris: Gallimard, 1997. P. 25. — Курсив наш).

Последняя фраза повторяет в ослабленно-бытовой, затухающей модальности структуру, типичную для этого романа ожиданий; а в словах «ходил по перрону» глагол «ходить» (marcher) перекликается со ступенями (marches) театра, на которых стояли юные оркестранты, и, разумеется, с маршами (marches), которые они играли (последнее слово отсутствует в тексте и лишь подразумевается при описании их воинственной музыки).

Феминизм, как мы видели, вообще весьма нервно относится к Батаю, чувствуя в нем сильного противника: в батаевской эротике женщина является объектом «потребления», но принципиально некоммерческого, непродажного и неокупаемого, — это то абсолютно-жертвенное, «растратное» потребление, о котором писал Батай в своих теоретических работах и которое не поддается стандартной критике «фаллоцентризма».

Dardigna Anne-Marie. Les châteaux d'Eros ou les Infortunes du sexe des femmes. Paris: Maspero, 1980. P. 229.

Существует мемуарный рассказ Горького о том, как Лев Толстой в старости, уже будучи непримиримым противником насилия и войны, как-то встретил на улице двух кирасир и, начав было осуждать их «величественную глупость», потом невольно залюбовался их мужественной красотой: «Римляне древние, а, Левушка?» (Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Т. 2. М.: Гослитиздат, 1960. С. 433). У батаевского героя траектория чувства обратная — от поэзии к прозе, от «зова валькирий» к «казарменным трубам».

См.: Surya Michel. Georges Bataille, la mort à l'œuvre// Op. cit. P. 346–362.

Surya Michel. Op. cit. P. 352. Русский перевод цитаты из Сартра приводится по книге: Танатография Эроса // Цит. изд. С. 38.

Цит. по: Surya Michel. Op. cit. P. 205. Интересно, что y скептичного, как сам автор романа, Анри Троппмана в какой-то момент вызывает восхищение нелепо-гротескный теоретик социализма Антуан Мелу: тот вдруг делается «великолепным», сравнив безнадежное дело революции с отчаянием крестьянина, вздымающего руки к небу, которое разоряет его урожай. «Человек-марионетка» Мелу, подняв к небу свои «длиннющие [в оригинале — „бесконечные“] руки» (с. 123), на миг осуществил, пусть хотя бы внешне, тот мистический порыв к беспредельному пространству, который лежит в основе всякого истинного опыта по Батаю.

Особенно любопытна в этом плане первая глава «Истории глаза»: она называется «Кошачий глаз», но никакой кот в ней, собственно, не появляется, стоит только предназначенное для него блюдце с молоком (его метонимический знак), а «глаз» служит метафорой этого круглого блюдца — первого предмета эротических игр Симоны. Кот здесь — существо чисто фигуральное, результат скрещения метафоры с метонимией. С другой стороны, «кошачий глаз» — это название полудрагоценного камня, то есть в названии главы живая природа омертвляется, застывает в минеральной неподвижности. В другом эпизоде (в романе «Небесная синь», с. 114) «крик острой боли» сцепившихся котов выполняет структурную роль нервной разрядки, аналогичную функции петушиного крика.