Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк

Наступает лето. Мы едем к моим родителям в их загородный дом под Оксфордом. Ужасное время. Ужасно грустное. Отец никак не свыкнется с горем, а мать постоянно путает Алис с Хатти. Я не знала, что во Франции такие длинные школьные каникулы… Мне кажется, что я постарела лет на двадцать. Мне бы так хотелось вновь надеть свой белый халат и запереться где-нибудь со своими ростками… Я стала меньше им читать, зато помогаю Харриет делать первые шаги, и… и мне трудно за ней угнаться…

Последствия, видно… Пока происходило, как это по-французски… заклание… закладывание?

– Чего? – забеспокоился Шарль.

– Новой жизни, основ…

– Тогда, пожалуй, закладка… так про храмы говорят…

– Да? Пусть так. В общем, на первых порах я не знала ни минуты покоя, я боролась, но тут… все было позади. И теперь мне оставалось только держаться семнадцать лет и один месяц, У меня на руках оказалось пять человек, и я решила сократить эти каникулы, которые меня просто добивали. Я страшно похудела, у меня вообще не осталось своих вещей, я все больше носила вещи Эллен и… в общем мне стало совсем плохо…

В Париже не продохнуть, дети маются, я впервые шлепаю Самюэля, и тут мне в голову приходит идея: я снимаю нам домик в глуши… Местечко называется Ле Марзере, и мы с коляской каждый день ходим в туда за продуктами и выпить по стаканчику мятной воды напротив церкви.

Я учусь играть в петанк и снова читаю книги с грустными, но выдуманными историями. Хозяйка кафе, по совместительству бакалейщица, рассказывает мне о ферме, где я могла бы достать яиц и даже цыпленка. Старик вроде не слишком общителен, но попробовать все же стоит…

У детей появился румянец, мы много ходим пешком, устраиваем пикники и сиесты на лугах. Самюэль чуть не лишается чувств при виде ослицы с осленком, Алис начинает составлять чудесный гербарий. It runs in the blood… [216]

Улыбка.

– Я вместе с ними заново открываю для себя природу, уже не под микроскопом, покупаю одноразовый фотоаппарат и прошу какого-то туриста нас сфотографировать. Впервые… Эта фотография стоит у нас на камине на кухне, и это самое дорогое, что у меня есть на свете… Мы вчетвером перед фонтанчиком у булочной в Ле Марзере, в то самое лето… Выздоравливающие, с трудом удерживающиеся на парапете, робко улыбающиеся незнакомцу, но… живые…

Слезы.

– Простите, – сказала она, вытирая нос рукавом, – это все виски… Сколько времени? Уже почти час… Надо их укладывать.

Шарль, наслушавшись таких рассказов, предложил Недре взять ее на руки.

Девочка отказалась.

Ясин молча шел рядом. Его тошнило. Харриет и Камилла следовали за ними, волоча по земле спальные мешки.

Под звездным небом стало слишком холодно…

Кейт внесла своего пса обратно в кухню и поднялась наверх, попросив Шарля разжечь огонь.

Поначалу запаниковал, но нет, как-нибудь справится… Принес дров из-под навеса, сполоснул стаканы, пошел и сам погреться к толстой чугунной nanny. Присел на корточки, погладил пса, потрогал эмаль облицовки, открыл дверцы духовок и снял обе крышки с конфорок.

Рукой почувствовал, что температура везде разная.

Чему только тут не научишься…

Нашел на камине фотографию, о которой она ему говорила, и грустно поморщился. Они такие маленькие…

– Красивая фотография, правда? – сказала она, подойдя сзади.

Нет, он бы так не сказал…

– Я и не представлял себе, что они были тогда такие маленькие…

– Меньше восьмидесяти килограммов.

– Это вы о чем?

– Столько мы весили тогда… Все вместе… Вчетвером забрались на вокзальные весы… Да уж… Прыгали на них со всеми своими книжками и игрушками, и тут на нас набросился билетер. Эй, мадам! Попридержите-ка ваших детей! С вашими глупостями вы сломаете систему!

Good.

Отлично. Это мне как раз на руку.

Она пододвинула к плите плетеное кресло без одного подлокотника. Шарль сидел ниже ее, обхватив колени руками, на маленькой табуретке, обитой изъеденной молью тканью с бутонами роз.

Некоторое время сидели молча.

– Не слишком общительный старик – это Рене?

– Да, – улыбнулась она. Ну вот, теперь я устроилась… Спешить мне некуда… Только боюсь, вам там неудобно.

Он развернулся и прислонился спиной к камину.

В первый раз они оказались липом к лицу. Смотрел на ее лицо, освещенное лишь тем огнем, который ему поручено было поддерживать, и мысленно ее рисовал. Начал с красивых, очень прямых бровей, потом… эээ… Столько теней…

– И не спешите, – прошептал он.