Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

Знакомый пейзаж мелькает за окном. Города-спутники наступают на Подмосковье. Что ж это я, вот уже проехали бывшее имение Салтычихи, а еще ничего не продумано. Мне уже двенадцать лет, пора серьезно подумать о будущем. Во-первых, когда я наконец стану жить самостоятельно, то расставлю мебель совсем не так глупо, как она устроилась в нашей квартире. Как может пианино стоять по правой стороне, так близко к окну? А ковер вообще давно пора снять со стены. Мещанство. Неважно, что мама отчаянно любит Лермонтова и в его честь устроила дагестанский уголок. Нет, нет всем барокко и рококо. Наверное, у меня будет двое детей. Жаль, правда, что Марио Ланца, сыгравший и спевший великого Карузо, так рано умер. Придется искать другого отца детям, но все равно кровати встанут рядом, хотя можно и одну на другую, как я заметила недавно в одном польском журнале. Однако как быстро сегодня мы домчались до поворота на Сухаревскую площадь, мы почти дома.

Вместе со спокойными, гармоничными движениями вдоль дороги, по пути, по шерстке, по судьбе, порой закручивались грозные, опасные вихри поперек. Дальний Восток. Солнечный, ветреный день в Дальнем. Сюда, по дороге из Китая на родину, нас завезли родители на пару недель, показать места, где мы родились. Безбрежный сияющий синий простор. Много воздуха и много ветра. Я и Лена резвимся внутри низкой надувной лодки, а отец, плывя сбоку, катает нас, то отсылая вертлявую лоханку на волну, то закручивая ее винтом вокруг собственной оси. Компания веселится вовсю. Незаметно мы отдаляемся от берега...

Внезапный порыв ветра и неожиданная сила потянули нас в открытое море. Отлив. Неизвестно как и откуда взявшаяся великая волна с белым петушиным гребнем вертикально встала перед нами. Дутое упругое корытце, привыкшее перебираться поверху, пока еще справляется со своей задачей, но отца накрывает с головой. Он отфыркивается и из-под волны мощным посылом руки направляет лодку к берегу. Нам с Леной весело от этой игры, но уже не очень. Внезапно я вижу, что отец перестал смеяться, и замечаю, с какой силой он толкает наше суденышко против ветра. Отец старается изо всех сил. Но и озорной ветер ловко крутит нами. Лодку сносит в море. Мы с сестрой притихли, вцепившись в мокрые резиновые борта. Сильные порывистые волны, задумавшие разлучить наш экипаж, стремятся оттащить отца, но неизменно в два-три взмаха он настигает нас и оказывается рядом. Я смотрю только на него, на его мокрое лицо. Он вертит головой, увертываясь от брызг и пены. Его пристальный взгляд устремлен на берег. Он страшно напряжен. Ему во что бы то ни стало надо очутиться там с нами в самое ближайшее время, и никаких других вариантов. Аллюр три креста! Мне кажется, я вижу, как из его глаз льется мощный световой поток в направлении земли. Как будто из себя он натягивает прочнейший стальной канат и, накрепко захлестнув его морским узлом за невидимую мачту на пристани, подтягивает нас по нему к берегу еще и еще. Нет, он никогда не прекратит толкать лодку. Никогда. Он работает все лучше, все четче и упорнее, и кажется, ветер это тоже понимает и нехотя уступает, первым бросая играть в надоевшую игру. Не знаю, как долго все это длилось, наконец пара мощных посылов, и мы пересекаем точку возврата. Еще одно усилие, и отец нащупывает дно. Дрожащими руками он вытаскивает наш «Варяг» на песчаный пляжик. Он тяжело дышит. Обессилевший, он рухнет на песок всего на несколько минут, потому что потом, выпустив воздух из резины и свернув лодку в черную трубу, он поведет нас к маме, которой не было на берегу и которая ждет нас дома к обеду.

Но, конечно, мама была намного смелее отца. Это она, узнав от близких подруг, что у отца в гарнизоне есть любовница Люся, официантка из офицерской столовой, примчалась на электричке из Москвы и, пока он был на работе, даже не заходя в дом, переколотила кирпичами все окна в его квартире на третьем этаже и балконную дверь вдребезги. Зимой. Выстудила же все комнаты. Вот сумасшедшая!

Она же, натянув на отца парадный мундир с орденами, повезла его в роддом для того, чтобы он постоял рядом, в то время как она объясняла главврачу, что я перенашиваю ребенка, что это очень опасно и давно пора принимать меры. Уровень наград, вероятно, подействовал, ибо мне устроили такое, что спустя сутки, очнувшись матерью в палате на восьмерых, я, оглохшей дурочкой, питаясь тишиной и отсутствием боли, со сломанной раскладушки блаженно блуждала взглядом по запекшимся губам отрожавших товарок, в продолжение всей ночи пересказывающих друг другу, как и что было.