Бланка Бускетс - Свитер

Долорс, напротив, стремилась лишить драматического ореола все, что происходило вокруг нее. Пять лет она молчала, что работает и учится с Антони. Если бы Эдуард узнал об этом, дома разразилась бы настоящая буря, так что не стоило этого делать. Тем временем он выгнал Терезу из дома, а потом разрешил вернуться, когда жена пригрозила уйти от него. Она страдала из-за дочери, и ненависть к нему поселилась в ее душе, оборвав все нити, связывавшие Долорс и Эдуарда. Между тем Леонор закончила школу, решила не поступать в институт и пойти на секретарские курсы. Денег дома было все меньше, пришлось отказаться даже от приходящей прислуги. Наконец эти затянувшиеся конвульсии закончились: Эдуард позвал в свой домашний кабинет жену, которую никогда ни во что не ставил, и объявил — мы разорены. Долорс молчала, потому что видела, что он еще не все сказал. Действительно, муж, глядя в пол, добавил: у нас много долгов, не знаю, как мы сможем их выплатить, Долорс.

Она продолжала молчать, но на сей раз — едва сдерживаясь, плотно сжав губы. В сложившейся ситуации для нее не было ничего неожиданного, она давно видела, куда идет дело, слава богу, не дура. И Долорс до крови закусила губу, чтобы не выкрикнуть то, что готово сорваться с языка в подобные моменты: теперь ты мне говоришь, что не знаешь, как быть, и смотришь на меня, будто я должна подсказать тебе решение, однако раньше ты делал вид, что меня не существует, тебе было плевать, что я думаю, ты не принимал в расчет то, что я тоже чувствую, имею свое мнение и могу помочь. Какая наглость, какая вопиющая наглость!

Как же она его ненавидела. Долорс ушла из кабинета, так и не произнеся ни слова, и вышла на улицу, чтобы спокойно все обдумать. Должно быть какое-то решение, которое позволит ей примириться с самой собой, она больше не может существовать с этой вечной ненавистью в сердце. Нужно уйти, говорила она себе, но куда? И как? Вот именно — как? Долорс рассказала Антони о том, что произошло и что она думает по этому поводу, призналась, что ненавидит своего мужа. Они никогда не обсуждали ни ее мужа, ни его жену, но в тот день Долорс не выдержала. Тогда Антони после неловкой паузы сказал, что не готов оставить семью, однако будет рад, если Долорс сможет работать у него в магазине полный день — официально, заключив договор и получая постоянное жалованье. И нервно прибавил: если не знаешь точно, как поступить, лучше не делай этого.

Ворот уже начал принимать четкие очертания. Долорс ответила Антони, что и не предполагала, будто тот бросит жену и детей, и даже странно, что ее возлюбленный мог так подумать, поскольку ей казалось, он понимает, что совместная жизнь не входит в их планы, поскольку одно дело — семья, другое, совсем иное, — то, что объединяет их обоих. Им нужна лишь комната с запрещенными книгами. Ничего другого.

Ворот начал принимать четкие очертания, но это еще не совсем то: слишком уж он широк для зимы и для свитера из шерсти вообще. Это вопрос эстетики, Сандра, и если ты не понимаешь этого, так что ж поделать, но оставить все в таком виде, чтобы шея торчала наружу, я не могу, нет, это будет некрасиво, Долорс начинала сердиться, словно на самом деле разговаривала с Сандрой, будто та уверяла, мол, оставь все как есть, неужели у внучки такой плохой вкус… Впрочем, Сандра и не подозревает о существовании этого свитера, а тем более о его фасоне.

Ладно, теперь вернемся к тому, что происходило тогда на кухне. Женщины смеялись, как сумасшедшие, и Леонор слегка приподняла блузку, чтобы показать Глории сережку в пупке. И сказала:

— Видишь, мне снова семнадцать лет.

— Очень хорошо, подруга, это здорово. Тебе идет.

— Да, очень мило смотрится, ты права. Сначала там, правда, все воспалилось, а я даже пожаловаться не могла, потому что если бы Жофре увидел, то не знаю, что бы подумал, я даже собиралась вынуть сережку, но мне сказали, что не стоит этого делать, надо просто промывать ранку спиртом.

— Сейчас, мне кажется, уже все нормально.

— Да. Ему тоже нравится. У него тоже такая есть, в другом месте. Тот самом, что вечно согнуто, так что кажется, будто он ни на что путное не способен…

Тут обе женщины захохотали, да так, что у обеих слезы брызнули из глаз. Знаешь, Леонор, я не мужчина, но все же от одной только мысли о пирсинге у меня начинает болеть пенис, которого у меня нет. Долорс вздрогнула. Ее внезапно охватила тоска по временам, что остались далеко позади. Так или иначе, а этот разговор слегка разогрел ей кровь, вот забавно, рассмеялась старуха, а эти двое на кухне ничего не замечают, погрузились с головой в свой дурацкий разговор и заливаются смехом, обсуждая сережку в пупке.