Бланка Бускетс - Свитер

А теперь такими рождаются чуть ли не все подряд, потому что само понятие изысканности утрачено, сейчас в угоду пресловутому демократизму никто особо не принимает в расчет ни манеры, ни воспитание, куда мы катимся? — так она много раз говорила Терезе после ссор с Фуенсантой. Да брось ты, смеялась в ответ Тереза, все не так плохо, и не говори мне, что Фуенсанта плохо воспитана, потому что это неправда. Неправда, соглашалась Долорс, но все-таки она — не мы. Непонятно, как она могла такое сказать, Пресвятая Богородица, должно быть, воспитание накладывает на нас более заметный отпечаток, чем мы думаем, как у нее повернулся язык, после всего, что произошло между ней и Антони, но, когда Долорс спохватилась, было уже поздно. Господи, мама, откуда это классовое чванство, вскинулась Тереза, разозлившись, и тогда Долорс вспомнила про политические взгляды дочери, ведь ее партия близка к коммунистам. Я не это имела в виду, я хотела сказать, что… не знаю… хотя нет, знаю, что говорю, выкрутилась Долорс, а про себя продолжила: правда заключается в том, что я целыми днями наблюдаю, чем занимается, что говорит, как двигается Фуенсанта, и всегда нахожу к чему придраться. Вот это — правда, но Долорс не имела ни малейшего желания ее признавать. На самом деле ее не устраивала в Фуенсанте одна-единственная вещь: она подозревала, будто та приставлена следить за ней. И оттого мечтала, но не могла избавиться от бедной женщины — дочери твердо сказали нет, Фуенсанта ни за кем не следит, только делает работу по дому, и все, а то, что иногда берет трубку, — так это случайность, и, когда они спрашивают служанку, как дела у матери, та просто отвечает «хорошо» или «так себе», как это сделал бы любой нормальный человек на ее месте.

Наступает момент, когда ты уже не можешь делать, что хочешь, потому что не имеешь на это права, потому что ты стара и никто не принимает тебя в расчет. Да, конечно, многие люди ее возраста хотели бы, чтобы их избавили от всех забот, однако Долорс в этом вопросе всегда проявляла твердость — она не желала ничьей помощи. Когда стало ясно, что она не может больше жить одна, что это попросту невозможно, ее охватило отчаяние. Единственной, кто догадался об этом, была Тереза, — когда увидела слезы на глазах матери, там, в больнице, слезы, от которых намокла подушка, ты отлично можешь объясняться жестами, утешала ее Леонор, не беспокойся, мы найдем выход, но она плакала не из-за этого, нет, и только Тереза сказала: мама, ты переживаешь из-за того, что теперь тебе придется жить с кем-то, но не волнуйся, никто не будет лезть в твою жизнь, верно, Леонор? Конечно-конечно, подтвердила ее дочь-размазня.

Конечно. На самом деле и вправду жить так, как сейчас, ей лучше, чем с Фуенсантой, снующей по ее дому туда-сюда. Нелегко признать, но отсюда, из этого кресла, она открыла новый мир, полный неожиданностей, о существовании которого раньше и не подозревала, хотя этот мир — ее семья. Здесь каждый живет своей жизнью и у каждого есть своя тайна, но все тайное рано или поздно становится явным, как это недавно случилось с Сандрой. Потому что Сандра похожа на Леонор, а не на нее или на Терезу, она не из тех, кто молчит, и каждому, кто готов ее слушать, будет объяснять, что произошло, да, она долгое время скрывала существование Жауме, однако Долорс уверена: когда девочка сказала Леонор, будто собиралась представить его семье, она не лгала, Сандра вообще не умеет хранить секреты, а Леонор вынуждает ее таиться, плохо то, что после этой истории Сандра уже никогда не доверится матери, это видно по ее глазам, не зря реакция Леонор произвела на нее такое жуткое впечатление. Всплеск праведного материнского гнева вызвал в дочери совсем не тот отклик, на который рассчитывала Леонор. Не исключено, что отныне для Сандры человеком, которому она сможет полностью довериться, станет Марти; Долорс приятно удивилась, обнаружив, что брат и сестра достаточно повзрослели и разом оставили позади — в той или иной степени — тот период в жизни девочек и мальчиков, когда они, превращаясь в женщин и мужчин, переживают своего рода помешательство, не дающее им до конца осознать различия между собой. Сегодня, когда ушли в прошлое все эти детские разборки, из-за которых они, как все братья и сестры, порой едва ли на части друг друга не рвали, Долорс убедилась, что Сандра открыла для себя Марти, а Марти — Сандру. И это уже навсегда.

Жизнь с Эдуардом не была легкой. Выйти замуж и тут же в этом раскаяться — вот чем обернулся ее брак. К счастью, молодая пара поселилась отдельно, неподалеку от еще одной их фабрики, которой Эдуард управлял самостоятельно. Долорс боялась, что поначалу им придется жить с родителями мужа: ей, болезненно переживавшей всеобщее внимание к своей персоне, только любопытной свекрови еще не хватало. Но нет, они переехали в Эшампле, [3] Район в Барселоне. в ту самую квартиру, где она прожила вплоть до инсульта, перенесшего ее в это вот кресло в столовой Леонор. Эдуард на новенькой блестящей машине каждый день отправлялся на фабрику, которая располагалась в получасе езды от города. Долорс взяла с собой Мирейю. В конце концов, та была единственной, с кем она могла говорить обо всем. Она тоже вышла замуж, но не оставила свою хозяйку.