Татьяна Устинова - Я - судья. Божий дар

Когда я шла к машине, на душе было легко. Бабушка была бы мной довольна.

Лена уже подходила к зданию суда, когда заверещал мобильный.

— Елена Владимировна, — сказал в трубке Димин голос. — У нас тут Джонсоны с адвокатом, хотят с вами переговорить. Что им сказать? Пусть подождут? Или назначить на другой день?

— Пусть подождут. Я уже подхожу, буду минут через десять. А что они хотят-то?

Оказалось, Джонсоны хотят, чтобы Лена выписала постановление о помещении их ребенка в приют. Пускай до суда поживет в доме малютки. Точнее, этого хотел адвокат Джонсонов. Он настаивал, что ребенок находится в неподобающих условиях и это может плохо сказаться на его здоровье.

Людмила с ребенком уже больше месяца жила в православном приюте «Милосердие». Адвокат Джонсонов потратил две недели, чтобы отыскать ее. Ему даже пришлось летать в Пензу (он ненавидел самолеты, особенно — внутренние рейсы), а потом еще сто километров трястись на допотопном местном таксомоторе по разбитой дороге до Козиц, где Людмила была прописана.

Дом был старый, серый, покосившийся. Кругом воняло навозом. По двору бегали встрепанные грязные куры. Кур загоняла в сарайчик крошечная белобрысая девчонка в огромных резиновых сапогах.

Проходя через двор, адвокат, как ни берегся, вымазал-таки какой-то мерзостной жижей пятисотдолларовые ботинки.

В комнатах пахло старыми пыльными тряпками и щами, на стене красовался ковер с лебедями, по подоконнику разгуливала толстая кошка, на столе — тарелка с сушками и банка молока, накрытая куском марли. Когда мамаша Людмилы — толстая, неухоженная бабища с красными потрескавшимися руками — предложила ему этого жуткого молока из банки к чаю, он отказался, даже не посчитав нужным скрыть отвращение.

«Разве это люди? — думал он. — Это не люди… Животные. Зимой, наверное, спят на соломе, с козами в обнимку. И еще плодятся, детей рожают. Зачем им дети? Чтобы было кому коз пасти, что ли? Или они такие тупые, что просто живут инстинктами, размножаются, не задумываясь зачем?»

Увы, общение с такими, с позволения сказать, людьми было частью его работы. Гонорары надо отрабатывать. Без гонораров не будет костюмов от Кензо, новенького «БМВ», отпуска во Французской Полинезии, лангустинов в сливочном соусе к ужину. А без этого и самому недолго опуститься, превратиться в пародию на человека вроде Людмилиной мамаши. От этой дикой мысли адвоката передернуло. Он поскорее отогнал ее и приступил к работе.

Людмилина мамаша сообщила, что в последний раз беседовала с дочерью по телефону на прошлой неделе. О том, что та сбежала из больницы, она ничего не знает.

Адвокат объяснил мамаше всю серьезность ситуации. Когда до старой курицы дошло, что ее драгоценная дочка совершила уголовное преступление, украла чужого ребенка и скрывается от правосудия, она сперва твердила, что этого не может быть, а потом принялась плакать и бить на жалость. При этом твердила, что не знает, где Людочка. Пришлось объяснить, что лучший выход для них для всех — чтобы Людмила объявилась как можно скорее и не усугубляла свое и без того сложное положение.

— И, уважаемая, если не хотите проблем, сообщите мне сразу же, как только ваша дочь с вами свяжется. Только сообщите непременно. Потому что в противном случае это будет рассматриваться как укрывательство, и вы тоже пойдете под суд. С кем тогда останется эта славная девочка, ваша внучка? Вы же не хотите, чтобы она росла в детдоме?

Старая калоша этого совершенно точно не хотела. Позвонила через три дня и дала адрес «Милосердия».

В «Милосердие» Люда попала случайно. Ни в какой приют она не собиралась. Более того: она не собиралась ни сбегать из больницы, ни красть Лысика. Все получилось как-то само собой.

После родов Лысик лежал в отдельной палате. Весь день вокруг него суетились Джонсоны. Джейн не отходила от Лысика ни на минуту, качала его на руках, пеленала, щекотала под подбородком, шептала ему что-то по-своему… Сэм в тот же день перевел Люде деньги на счет. Отныне она была обладательницей астрономической суммы. Но это почему-то не радовало. Она тосковала, скучала по своему Лысику, хотела быть на месте Джейн, с ужасом думала, что еще несколько дней — и ее ребенка (Да! Ее, а не каких-то там Джонсонов!) заберут навсегда.

Люда видела Лысика, только когда его приносили кормить. Врач считал грудное вскармливание полезным для ребенка. После одного из кормлений Люда сняла с вешалки пальто и, замотав Лысика в одеяло, вышла в коридор. Она ничего такого не собиралась делать, спроси ее кто-нибудь, зачем пальто, — Люда, пожалуй, не смогла бы ответить. Она просто думала дойти до конца коридора. Может быть, постоять у окна.