Итало Кальвино - Паломар

Птиц прочих видов Паломар не гоняет, а, напротив, привечает, игнорируя ущерб, который могут нанести их клювы, поскольку видит в них посланцев благорасположенных божеств. Визиты их, однако, редки: подлетает иногда патруль из воронов, рассыпавшись по небу смоляными пятнышками и распространяя (ведь меняется с веками и язык богов) ощущение жизни и веселья. Было несколько дроздов, живых и грациозных, как-то – коноплянка, ну, и воробьи, в своей обычной роли малопримечательных прохожих. Присутствие над городом других пернатых замечаешь издали: осеннею порою эскадрильи перелетных птиц, а летом – выполняющих фигурные полеты ласточек и каменных стрижей. Иной раз долетают до черепичных волн чайки, загребая воздух длинными своими крыльями, – возможно, двигаясь от речного устья вдоль излучин вверх, сбиваются с пути, а может быть, подыскивают место для свершенья брачного обряда, – и морские крики их сливаются с шумами города.

Веранда расположена двумя уступами: с террасы – бельведера – открывается нагромождение крыш, поверх которых Паломар скользит как будто птичьим взглядом. Он старается представить мир, как видят его птицы (под которыми, в отличие от Пал омара, пустота); хотя, возможно, птицы никогда не смотрят вниз, а только, рея под углом к земле, глядят по сторонам, и взгляды их, как и его глаза, везде встречают только крыши, постройки разной высоты, стоящие вплотную, так что ниже заглянуть нельзя. О том, что там, внизу – невидимые улицы и площади, что настоящая земля – на уровне земли, он знает из иного опыта; но по картине, открывающейся перед ним с веранды, заподозрить это невозможно.

Облик города на самом деле и определяют эти перепады крыш, их черепица – старая и новая, рельефная и плоская, изящные или, наоборот, массивные их гребни, навесы из гофрированного этернита [7]и из трубочек – для вьющихся растений, парапеты, балюстрады и пилястры с вазами на них, стальные баки для воды, стеклянные люкарны, слуховые окна и над всеми ними возвышающийся лес антенн – прямых, кривых, эмалированных и ржавых, разных поколений, со всевозможными отростками, рогами и щитами, но при этом неизменно тощих, как скелеты, и внушающих трепет, как тотемы. Разделяясь фьордами пространства, смотрят друг на друга пролетарские веранды, на которых сушится белье и в цинковых тазах произрастают помидоры, веранды обитаемые – со шпалерами из зелени, цепляющейся за деревянные решетки, с садовой мебелью из крашенного белой краской чугуна и свертывающимися в трубки тентами, многоярусные башни с колокольнями в форме колоколов, аттики, надаттики, надстройки – запрещенные и безнаказанные, государственные учреждения анфас и в профиль, леса из полых трубок возле еще строящихся или позабытых недостроенными зданий, огромные задрапированные окна и окошечки уборных, стены цвета охры, цвета жженой сиены, стены цвета плесени, все в трещинах, откуда свешиваются пучки травы, колонны лифтов, шпили церковок с мадоннами и башенки с двух – и трехарочными окнами, скульптурные изображения коней и целые квадриги, развалюхи, бывшие некогда роскошными особняками, развалюхи, перестроенные в холостяцкие квартиры, и купола, которые, куда ни глянь, виднеются на фоне неба, словно подтверждая женскую, юнонину, натуру Рима, – розовые, белые, лиловые в зависимости от поры и освещения, с прожилками нервюр, увенчанные фонарями, на которых высятся другие, маленькие купола.

Но ничего подобного не видит тот, чьи ноги – или чьи колеса – движутся по городским булыжным мостовым. Отсюда же, напротив, кажется: эта поверхность и является земной корой, – неровная, но плотная, хотя изборожденная щелями неизвестной глубины, колодцами, расселинами или, может, кратерами, края коих в перспективе будто наползают друг на друга, как чешуйки у еловой шишки, так что даже не приходит в голову вопрос: а что скрывается внизу, – столь множественно, разнолико и богато зрелище, дарящее уму избыток сведений и смыслов.

Так рассуждают птицы. Так, по крайней мере, рассуждает, представляя себя птицей, Паломар. «Лишь досконально ознакомившись со внешней стороной явлений, – думает он, – можно пробовать проникнуть вглубь. Но внешняя их сторона неисчерпаема».

Этим летом на веранде вновь живет геккон. Исключительное местоположение позволяет Паломару наблюдать его не со спины, как нам привычнее разглядывать всех ящериц, а со стороны брюшка. В гостиной Паломаров есть окно-витрина, которое выходит на веранду, в нем на полках выстроены вазы в стиле «ар нуво»; в вечерние часы их освещает лампа в семьдесят пять ватт. Со стены веранды на наружное стекло витрины свисают голубые веточки свинцовки, и каждый вечер, чуть зажжется свет, геккон, живущий на стене под листьями, переползает на стекло напротив лампочки и замирает, как на солнцепеке. На свет слетается и мошкара, и стоит мошке подлететь поближе, он ее глотает.