Роман Сенчин - Полоса

Мужики сорока пяти, пятидесяти лет, кто в пиджаках, кто в свитерах, а некоторые в темно-синих форменных костюмах, поднялись, стали чокаться в первый раз за этот вечер приподнято, бодро. Услышали нужное.

С тех пор Шулин несколько раз звонил Михаилу Егоровичу. Знал, что живет он один в большой квартире в центре Печоры. Жена умерла, дети давно разъехались, навещали отца редко. Предлагали и ему уехать, но Михаил Егорович отказывался. (Может, по его примеру отказывался и Шулин.) В редкие приезды Шулина в город встретиться с бывшим командиром не удавалось, да и неловко было навязываться в гости, а Михаил Егорович почти не выходил на улицу.

Но в ноябре две тысячи восьмого, когда ему объявили, что выводят за штат и предложили заключить трудовой договор, Шулин решил встретиться. Нужно было поделиться новым неприятным известием, почувствовать поддержку, убедиться, что есть кто-то, кроме него, Шулина, не согласный с нынешним положением дел.

Отправился к гостинице — там была одна из точек в поселке, где стабильно ловил сотовый телефон, набрал номер. Пока сигнал плутал в небесных волнах, пришло на память, что в середине девяностых у них тут взяли и расставили на улицах телефоны-автоматы. Аппарат под синим пластиковым навесом. Позвонить можно было, как значилось в наклеенной рядом с аппаратом инструкции, в любое место на земле. Правда, этими телефонами почти не пользовались — то карт на почте не было, то аппараты не работали, то местные пацаны отрывали трубки. Вскоре приехала бригада и демонтировала эти телефоны. Пара синих навесов сохранилась до сих пор, их в шутку называют нано-связью… Сотовая связь работает плохо, зависит то от погоды, то от ретрансляторов, да и телефоны далеко не у всех, не всем по карману; поговорить с родными большинство ходит по старинке на почту, заказывает минуты…

— Да, — хрипнуло в мобильнике, — слушаю.

— Михаил Егорович?

— Он самый.

— Здравствуйте, это Шулин, Алексей. Из Временного.

— А, здорово! Как жизнь?

— Да, в общем… — Он растерялся, говорить о своих проблемах по телефону не хотелось. — Так, в общем… Я вот что, Михаил Егорович… Я в город собираюсь, хотелось бы увидеться. Посидели бы, есть что рассказать. Да и соскучился.

Бывший командир довольно крякнул — приятно стало, наверное, что по нему кто-то скучает.

— Приезжай, конечно, Лёш. Приезжай. Адрес-то знаешь? Нет?.. Записывай.

Шулин хлопнул левой рукой по карману, хотя знал, что ручки там нет. Ругнул себя, ответил:

— Да, записываю. — И потом несколько раз мысленно повторил услышанную улицу, дом, номер квартиры.

Через день, прихватив кусок соленого свиного мяса, напеченных женой шанег с творогом, банку брусники, сел в вертолет, который столько лет отправлял и принимал, как пассажир. В этот день следила за взлетом Мария.

На вертолетах Шулин летал редко и всегда с опаской. У самолета крылья есть, и откажи хоть все турбины, он будет какое-то время планировать, и в распоряжении у пилотов окажется минута, чтоб попытаться спасти пассажиров, свои собственные жизни. А тут… Перестанет винт крутиться — камень камнем. И сколько их попадало в последнее время. И в основном, в отличие от самолетов, по техническим причинам… Самолеты надежнее, да и удобнее просто. Даже в Ан-2 поговорить можно, кресла рядками, в вертолете же сидишь вдоль стенок на неудобных откидных сиденьях, смотришь на того, кто напротив, и слушаешь, слушаешь этот треск над головой. И молишься, чтобы треск не оборвался, не захлебнулся. Захлебнулся, значит, каюк…

С раскалывающейся после такого полета головой Шулин добрался до офиса “Комиавиатранса”, мельком прочитав, подписал трудовой договор (сопротивляться, знал, бесполезно), услышал сочувственные слова начальства: не от нас зависит, везде сокращения, перевод на договоры… Попрощался, поехал к Михаилу Егоровичу. Уже было вошел в подъезд, но вспомнил, что не взял бутылочку, а без нее как-то не по-людски. Побродил по кварталу, наткнулся на целый оазис магазинов вокруг перекрестка. Купил ноль семь “Полярного Урала”.

За десять лет Михаил Егорович изменился неузнаваемо, и Шулин даже сперва подумал, что ошибся адресом. Вместо подтянутого седого мужчины ему открыл бесформенный, какой-то разваливающийся старик, с клочками облысевшей, будто зараженной стригущим лишаем, головой.

— А-а, Лёш, про… проходи, — сквозь одышку прохрипел он и, постукивая палкой, пошел в глубь квартиры. — Дверь… захлопни. И… и не разувайся. Так…