Маргарет Этвуд: Постижение

Наконец я спрашиваю:

— Что с ним случилось?

Поль пожимает плечами.

— Пропал, — отвечает он. — Однажды я приехал его навестить — дверь открыта, лодки на месте, я думал, он где-нибудь неподалеку, подождал немного. Назавтра приехал опять, все то же самое, я начал беспокоиться: куда он делся, непонятно. И тогда написал тебе, он оставил номер твоего почтового ящика и ключи. Я все запер, его машина, она здесь, у меня.

Он указывает за дом, где у него гаражи. Отец доверял Полю, он говорил, что Поль все может смастерить и наладить. Однажды они вместе на три недели застряли в шторм и ливень на отдаленном побережье, папа говорил, что, если вы три недели провели с глазу на глаз с человеком в мокрой палатке и не убили его и он вас не убил, значит, это по-настоящему хороший человек. Поль для него был воплощением его собственного идеала простой жизни; но для Поля это не добровольный анахронизм, по своей воле он бы так жить не стал.

— А вы смотрели на острове? — спрашиваю я. — Раз лодки на месте, значит, он с острова никуда деться не мог.

— Я смотрел, о да, — отвечает Поль. — И я сказал полиции из поселка, они тоже все осмотрели, но ничего не нашли. Твой муж, он тоже здесь с тобой? — вдруг спрашивает он безо всякой связи.

— Да, он тоже, — говорю я, даже в мыслях легко переступая через эту неправду. Поль хочет сказать, что тут нужен мужчина; сгодится и Джо. С моим семейным положением будут сложности, здесь явно считают, что я замужем. Нестрашно, я же ношу кольцо, я его не выбросила, оно имеет значение для квартирных хозяек. Я послала родителям свадебную открытку, а они, наверно, сказали Полю. Но про развод — нет. Такие понятия здесь не в ходу — зачем их расстраивать.

Теперь я жду, чтобы мадам справилась о маленьком, я наготове, настороже: скажу ей, что оставила его в городе — и это будет чистая правда, — только не в том городе, ему лучше с моим мужем, бывшим мужем.

Но мадам ничего не спрашивает, она достает из сахарницы еще кусочек сахару, и Поль тянется через меня ей помочь, на обертке название какого-то кафе, не городского, а придорожного, кто-то ехал куда-то или откуда-то, по какому-то делу, на встречу с кем-нибудь. Он разворачивает бумажку и кладет сахар в чай, а я веду беседу, и он слушает одобрительно — должно быть, о ребенке они не успели узнать. Он улыбается, я тоже, вспоминая его бутерброды с овощами, увенчанные колесиком соленого огурца, — словно круглая мемориальная табличка на стене универсального магазина или на автомобильной стоянке, указывающая местоположение давно не существующего дома, в котором некогда произошло событие до смешного незначительное. Поль кладет свою руку на мою, он прилагает большие усилия, но от него нетрудно отделаться, все легче и легче. Мне не до него, я переключаюсь на другие проблемы.

Я потягиваю чай и качаюсь в качалке, у моих ног возится пес, а внизу морщится гладь озера — начинается ветер. Так значит, отец просто-напросто исчез, растворился в пустоте. Когда я получила письмо от Поля: «Твоего отца нет, никто не может его найти», это казалось невероятным, но, по-видимому, именно так дело и обстоит.

На веранде у них когда-то висел барометр — деревянный домик с двумя дверцами, там жили мужчина и женщина. Если погода предстояла хорошая, появлялась из своей дверцы женщина в длинной юбке и переднике, если же ожидался дождь, она пряталась, а выходил мужчина с топором в руке. Когда мне маленькой это объяснили, я сперва поняла так, что они погодой управляют, а не просто предсказывают. Ищу теперь глазами деревянный домик, я нуждаюсь в предсказании, но домика нет.

— Я, пожалуй, съезжу туда, — говорю я.

Поль вскидывает руки ладонями вверх.

— Мы уже ездили, искали. Раза два-три.

Наверное, проглядели. Я чувствую, что все будет иначе, если искать буду я сама. Может быть, когда мы туда приедем, окажется, что отец уже вернулся из своей поездки, куда он там ездил. Сидит себе в хижине и нас дожидается.

На обратном пути в мотель я сворачиваю к магазину, к тому, где, считается, говорят по-английски: нам нужны с собой продукты. Подымаюсь по деревянным ступенькам, мимо сонной косматой дворняги, которая привязана к крыльцу на бельевой веревке. Сетчатая дверь с рекламой сигарет «Черный кот»; открываю и погружаюсь в магазинные запахи, в едва ощутимый аромат печенья в пачках и охлажденной газированной воды. Когда-то, недолгое время, здесь была почта, осталась надпись: «Defence de cracher sur le plancher», [14] Запрещается плевать на пол (франц.). увенчанная государственным гербом.