За Архангельском начинается Север.
В одном углу самолета обились в кучку неизменные преферансисты, в другом идет такого рода интеллектуальная беседа:
— Говорят, в Москве в «бродвейских» кругах пошло новое увлечение. Мальчики решили жить по Ремарку. Пить водочку, беседовать с изящными девицами о таинственном и неуловимом ритме человеческой жизни и… ни шиша больше.
— Программа великолепна, а деньги на водочку?..
— Простота! Надо читать фельетоны в «Комсомольской правде». Деньга должен давать папа, видный ученый, по крайней мере какой-нибудь кандидат.
— Идиоты эти ваши мальчики! Но даже они не смогут испохабить Ремарка. Есть человек, есть, наконец, товарищеские чувства, уважение к людям и вера, что они тебя не подведут и не продадут… А все остальное чепуха, пепел!
— Из-за пепла не видно дров!
— Ты, Серега, сам полено, как и эти твои мальчики. Видите только пепел. У нас в десятом классе был один такой. Прочел четыре тома «Жизнь Клима Самгина» только для того, чтобы отчеркнуть красным карандашом все места, где Самгин спал с разными женщинами.
— Хоть я и полено, а у тебя зато юмор уголовника. Я это давно понял. Помнишь, как мы с тобой тонули в прошлом году? Знаете, парни, я этого типа за шиворот из-под наледи вытащил. Пока я свои и его штаны выжимал, он мне в рюкзак камень спрятал. Два километра пер я этот камень. Умирать буду — вспомню и сыну завещаю отомстить…
— А у нас в прошлом году был такой случай…
…Удивительное настроение бывает у меня в такие минуты.
Сергей как-то говорил мне, что в каждом человеке, даже самом закоренелом горожанине, имеется крохотная жилка кочевника. Может, она осталась от тех времен, когда наши русокудрые предки сшибались на неоседланных конях с косоглазыми кипчаками, на крохотных лодках плыли по Черному морю вдоль выгоревшей от солнца скифской земли, крыли в бога и в душу, пробираясь за Урал, на таинственную землю аримаспов…
— Ты, Сергей, панславянист, это же плохо, — сказал я ему тогда.
— Я еще националист, шовинист и состою в подпольной организации «Союза Георгия Победоносца».
…Ребятам уже надоело спорить, и они полностью отдались мыслям о будущем лете, стараясь угадать, что их ждет впереди. Из пилотской кабины выглянул толстый кожаный такой командир корабля, подмигнул нам, и все мы молча ухмыльнулись друг другу. Валялись в углу, в куче, наши ружья, рюкзаки, торчала рыжая собачья шерсть спальных мешков.
Самолет пошел на посадку.
В местной гостинице к нам пришел какой-то круглолицый, простецкого вида парень из местных. Мы допили с ним остатки московского коньяка и почти до утра со знанием дела проговорили о подледном лове рыбы, о том, что на морском берегу, где много плавника, выгоднее ставить на песца пасти, а не капканы. Парень окончил в Кирове ремесленное, сюда попал по договору, живет здесь уже восьмой год, женился на дочке промысловика и сам стал охотником.
— Хорошо здесь?
— Зря спрашиваете. Не жил бы. Здесь, правда, некоторые из-за денег живут. Гребут тысячи. У меня тысячи не получаются. В книжках пишут, что где бы ни был русский человек, ему всегда береза спится. Правильно пишут. Но здесь березка тоже есть. Крохотная только. Прячется между кочек, но все равно с листьями. И листья березой пахнут…
В северных поселках множество собак. Ездовые псы имеют благородное доверие к человеку. Подходит к тебе такое мохнатое с ласковыми глазами чучело и сует между коленей прохладный доверчивый нос. Жарко подышит в ладонь, лизнет руку и, резво встряхнувшись всем телом, бежит дальше. Вечером вдоль Колымы канонада: приезжие и аборигены сшибают уток.
Первые лиственницы. Почему-то лиственницы эти обязательно напоминают светлое и грустное имя Черского. «Черский в географии все равно, что Чехов в литературе», — это один из афоризмов Сергея. Созвучие скорее эмоциональное, чем смысловое. Может, это даже глупый афоризм, но я согласен с Сергеем. У обоих незаметная, сугубо интеллигентная внешность, мужественная лиричность (может ли быть такая?) в отношениях с людьми, а внутри вечно сжатая, огромной силы нравственная пружина.
Если бы при распределении талантов между двумя миллиардами жителей выпал мне такой, как у Родена, я бы посвятил свою жизнь созданию огромных скульптур вот таких людей.
Родена из меня не вышло, но, ожидая погоду в далеком поселке, мы помогали одному прижимистому и хмурому мужичку делать челнок из тополевого ствола. Как у Гайаваты. На прощанье мужичок сказал, что челнок мы ему испортили…
Читать дальше