Илья Беркович - Отец

— Хочешь покрасить ваксой легавого? Хочешь сделать нашим легавого? Вот этого, марокканца корявого. Заманим во двор, — и на ура его.

Сашин папа, Альберт Маркович Боцина, не любил знать лишнее. Увидев, что Саша сильно испуган и почти не выходит из дому, Альберт Маркович не стал дознаваться, что именно натворил или, не дай Бог, совершил на этот раз его сынуля. Он только спросил:

— Сашулька, тебе надо в Украину уехать или к тете хватит?

— К тете, — тихо ответил Саша, и вскоре уже сидел на скамейке перед банком, в самом центре нашего городка.

В смысле костюмов городок был бедненький. Саша решительно не знал, что выбрать.

Выделялись поселенки с красивыми разноцветными обручами поверх косынок. Глядя на них, Саша еще раз пожалел, что при его телосложении в женское платье не переоденешься.

Пожалуй, хороши были подбитые пробкой шлемы и толстые защитные жилеты солдат, но пойти в армию — значило бы под страхом тюрьмы ТРИ ГОДА носить один и тот же костюм.

Решение пришло на третий день и, как всегда, само. Из тендера мицубиши вылез и подошел к банкомату человек в черном блестящем шелковом халате, белых чулках и толстых башмаках с пряжками. Первенствовала в его одежде шапка: меховой бочонок, похожий на откормленного свернувшегося черного кота. Две черных пружины выбивались из-под шапки и упруго качались у плеч. Лицо было гордое, серьезное и спокойное. Пересчитав купюры и сунув их во внутренний карман халата, человек прозондировал взглядом стоявшего перед ним восхищенного Сашу и сделал вот что: снял свою роскошную шапку и, поднявшись на цыпочки, крепко нахлобучил ее на Сашину голову.

Вооружившись Сашей, Ави решил, что можно начинать войну с бывшими товарищами: двум каменским хасидизмам, по его мнению, в нашем городке не было места. Минуточку, дорогой автор. Объясните, пожалуйста, почему Ави не назвал основанный им религиозный толк своим именем, а всячески пытался выдать его за каменский хасидизм?

А почему мастера с Малой Арнаутской улицы всегда выдавали сшитые ими джинсы за „Вранглер“? Потому что спрос на джинсы „Вранглер“ больше, чем на „Малоарнаутские“. Раскрученный брэнд, как говорят в России. Но ведь даже портной с Малой Арнаутской постыдится (испугается) продавать свой товар рядом с фирменным магазином „Вранглер“! Портной, может, и постыдится. А торговец поставит лоток с поддельными джинсами прямо напротив фирменного магазина, ночью попытается фирменный магазин сжечь, а если магазин не сгорит, подаст на его хозяев в суд за торговлю поддельным товаром и докажет, что только его арнаутские штаны и есть настоящий „Вранглер“.

Так поступил и Учитель Справедливости Ави. Первый бой с конкурентами из нашей синагоги он назначил на первый вечер Хануки, когда евреи в память о победе над греками и чудесном негасимом масле зажигают масляные светильники.

Каменская община делает это с особой торжественностью. Справа от входа в банк устанавливают девятисвечник такой высоты, что зажигать приходится с крыши. У подножия девятисвечника ставят стол с волчками и пончиками, магнитофон и динамики. Кто-нибудь остается при пончиках, а Миша с канистрой масла, фитилями и коробком особых спичек, каждая длиной и толщиной чуть не в палец, по приставной лестнице лезет на крышу. Запалив светильник, Миша всегда оглядывается.

Банк стоит на холме. Вечера в январе черны, Миша близорук. Он видит только огни. Огни расширяются, дрожат и сливаются во влажном воздухе, и все их источники — фонари вдоль шоссе, витрины, освещенные окна домов — кажутся рядами горящих масляных светильников.

Вот Миша открыл и встряхнул канистру с оливковым маслом, купленным у араба-садовника. Масло, как всегда зимой, загустело, кусочки маслин и обломки косточек казались льдинками. Миша медленно, стараясь удержать их в канистре, наполнил крайнюю левую и среднюю чашки светильника, полез в нагрудный карман за фитилями — и вздрогнул весь, всем телом и всеми нервами, как может вздрогнуть только человек, которого в совершенно пустынном месте внезапно хватают за руку.

— Отойди отсюда! — тонким голосом, с русским акцентом сказал державший его за запястье незнакомый дюжий хасид — Отойди, я сказал, — повторил хасид, — ты не будешь зажигать. Учитель Справедливости будет зажигать!

Миша опять содрогнулся: лицом к лицу с ним на краю крыши стоял сумасшедший.

Боковым зрением Миша увидел голову, грудь — и еще один черный человек перекинул ногу и оказался на крыше.