Екатерина Шпиллер - Я Боюсь…

Впервые в жизни я была не рада Новому году, не веселилась и не ждала чуда. Со мной не разговаривали, меня игнорировали, меня не любили. Было очень-очень плохо.

«Больше всего от молчаливых бойкотов страдают дети. Родители, не умеющие высказать свои мысли, часто прибегают к бойкоту как к средству давления на ребенка. Переставая общаться с ребенком и окружая его стеной молчания, такие взрослые наносят детям серьезную травму. Ребенок испытывает вину, унижение, чувствует себя одиноким и покинутым. Молчание родителей больно ранит его. По мнению психологов, такое наказание по силе воздействия граничит с побоями», – написала специально изучавшая эту тему известная журналистка Орна Навон.

Справедливость этих слов я в полной мере прочувствовала на себе. Возможно, было бы даже лучше, если бы мне «врезали» физически. По крайней мере, это не продолжалось бы целую вечность. Но разве могли моя суперинтеллигентная мама или еще более интеллигентный папа бить ребенка? Нет, мама знала способы поизощреннее, абсолютно «безопасные» и не порицаемые обществом. Подумаешь – бойкот!

Есть еще один жуткий страх, не преодоленный мною, и боюсь, что мне уже никогда от него не избавиться. Это страх присутственных мест. Точнее, мест, где царят чиновники, а мне от них что-нибудь нужно. Большую часть жизни я прожила в треклятом Совке, а потому знала всегда, что хамство, ор, унижение и очереди – неотъемлемая часть советского существования. Впрочем, как выяснилось, дело было не в совке, а, скорее, в российской «ментальности», ибо и после Совка все осталось по-прежнему. В нашей стране нужно с младых ногтей учить человека бороться с чиновниками и отстаивать свои права: уметь, когда надо, повышать голос, ставить на место зарвавшихся хамов. Увы, меня учили прямо противоположному: я должна была быть удобной «в употреблении» всеми людьми – милой, тихой, безответной. Это на самом деле оказалось удобно всем, но прежде всего – моим родителям. В общем, у них получилось. Я до сих пор не умею требовать и отстаивать свои права в присутственных местах. От страха я почти всегда чуть не теряю там сознание. Все плывет в глазах, ноги слабеют, меня трясет и тошнит. Это почти «эффект экзамена»!

Теперь я живу в Израиле, тут ситуация совершенно иная. И я учусь бояться меньше… Но я по-прежнему гражданка России, а потому мне еще предстоит не раз обращаться к нашим чиновникам. Стоит лишь подумать об этом, как мне становится нехорошо… Муж пообещал всегда и везде быть рядом со мной – моим голосом, который я не умею повышать, моим кулаком, которым надо бить по столу, моим кодексом законов, которые вылетают у меня из головы при виде чиновника. И это единственное, что меня утешает.

Почему я так боюсь этих столоначальников? Да все потому же: я недостойна их внимания, я «плохой» и неправильный проситель, меня можно и нужно игнорировать и посылать подальше. Все то же ощущение собственной ничтожности – родной сестры страха.

Ощущение себя плохой, порочной, ужасной по сравнению со всеми остальными жителями планеты длится многие годы, десятилетия. Помимо всего уже перечисленного, оно привело меня, в конце концов, к тому, что я почти не могу общаться с новыми людьми. Сейчас в реальном мире невозможно завести со мной знакомство. Я бегу от всякого нового общения, ведь я же не могу нравиться, люди просто меня терпят! Они сразу видят, кто перед ними, но они настолько хорошие, добрые и вежливые, что никогда этого не покажут, они будут терпеть мое присутствие, как эта несчастная Земля, которая неизвестно почему до сих пор меня носит.

Если человек вдруг проявляет ко мне симпатию и расположение, я испытываю непреодолимый страх от мысли, что он вот-вот меня разоблачит. Как же не бояться? Еще пара секунд – и он все обо мне поймет, узнает, будет сильно разочарован, и я увижу это на его лице, услышу в его голосе, почувствую холод отчуждения. Я очень этого боюсь! А потому предпочитаю сразу убежать, исчезнуть из поля зрения нового знакомца, ни в коем случае не продолжать беседу и даже не быть рядом.

Я не в состоянии никого просить ни о каком, даже самом пустяковом одолжении, вроде «Не могли бы вы подать мне салат?» или «Позвольте, пожалуйста, пройти». Я буду сидеть без салата и не смогу пройти туда, куда мне нужно. Лишь бы никого не обременять!

В магазине, если не дай бог ко мне кидается продавец с вежливо-улыбчивым «Могу я вам чем-нибудь помочь?» или «Разрешите, я помогу вам выбрать», я тут же «делаю ноги» и вылетаю из магазина пробкой. Предпочитаю сервис «а-ля советик», когда на покупателя никто вообще не обращает никакого внимания. Потому что если обращают и принимают меня за человека, то… то я будто вижу мамины гневно вытаращенные глаза, поднятые брови и слышу ее шипящее возмущение: «Как ты можжжжешшшшшь!» Как ты можешь тут ходить, дышать, смотреть, хотеть, да вообще – жить! Ты – самая недостойная среди безусловно чистых, прекрасных, умных, добрых и светлых людей – всех остальных на этом свете.