Екатерина Шпиллер - Я Боюсь…

Так и было. Я знаю, потому что помню. Тем грустнее…

Одна моя добрая знакомая Н. написала маленькое эссе-вскрик про свой страх. Она разрешила мне опубликовать эссе в этой книге и прибавила: «Можешь написать, что автор десять лет в теме «Как отсюда выйти, блин?»«. Кому-то, возможно, это сочинение покажется выражением нестандартных мыслей странным образом, но для меня, как, думаю, и для огромного количества «навсегда испуганных», это очень точное попадание в определенную болевую точку. Абсолютное соответствие нашему внутреннему камертону.

«Мне страшно. Страшно. Страшно. Мне безумно страшно и мне хочется поделиться своим страхом.

Вот обязательно – поделиться.

Ходить «по улицам», дергать прохожих за рукава, заглядывать им в глаза снизу вверх – пусть «городская сумасшедшая» – это не больше моего страха, этого не видно на его фоне.

Мне очень страшно.

Никто еще не знает, что это будет. А я знаю. Мне хочется кричать и шептать, и спрашивать холодно-насмешливо: «А вам? Вам не страшно?»

– Нет.

– Да.

– Я знаю.

Эти смешные игры в «дочки-матери», когда у людей есть возможность думать, что это всерьез, а это нет. Что связь «родители-дети» – это навсегда, а «хлопнувшая дверь» – это «блажь и дурь – пройдет – есть захочет – вернется».

Мне страшно.

Мне страшно… А я даже не могу описать свой страх.

Там за страхом прохладно и немного похоже на смерть.

Когда-то меня, кажется, беспокоило, что мне не с кем это разделить.

Или и вовсе смешно, что меня никто не поймет.

Плевать. Когда мне это понадобится по-настоящему, я просто вылью на тех, кто будет поблизости, или на кого мне захочется это вылить, свой страх и свой ужас: «А каким будет мир после этого? А не для меня?»«

Автор – умная, красивая, талантливая женщина – нахлебалась от родителей – будь здоров! И наверно, самое ужасное, что могут сделать взрослые с ребенком – это поселить в нем семена страха и чувство собственной ничтожности на всю жизнь. А потом приходится бороться с этим, выковыривать из себя, отхаркивать и часто проигрывать…

Для меня в детстве самые страшные страхи – страшнее страшил – это школьные оценки. Потом страх переключился на сдачу экзаменов и сделал этот процесс невозможным. Когда я повзрослела окончательно, акцент страха переместился на тотальную людскую злобу ко мне (конечно, совершенно справедливую!). Вслед за этим страх совершенно логическим образом превратился в ужас за ребенка (дочери грозит смертельная опасность – из-за меня, подлой, ее жизнь и здоровье находятся под постоянной угрозой – я роковым образом ошибусь, не угляжу, вовремя не предотвращу). Но конечно, одному страху было бы скучно в моей голове, поэтому рядом поселились еще и политические страхи – что ждет нас в этой непредсказуемой и безумной стране, неужели над нашими детьми опять будут производить социальные эксперименты и опыты?

Вновь и вновь я ищу начало, момент старта, когда запустился механизм страха, ставшего главной составляющей моей жизни на долгие-долгие годы. Когда возникло чувство, без которого я не помню ни дня своей прошлой жизни? Уже миллионный раз провожу анализ (зачем?) и снова прихожу к одной и той же отправной точке. Это эпизод из детства: бойкот матери, который она объявила мне перед Новым годом и который продолжался все зимние каникулы. Что же такого страшного натворила десятилетняя девочка? О, она совершила настоящее преступление против своей такой замечательной, практически идеальной (о, если б не эта уродка-дочь!) семьи. Негодница получила в четверти «тройку» по труду, потому что не могла ровно строчить на швейной машинке. Позднее выяснилось – из-за тремора, дрожания пальцев, болезни, унаследованной от отца. Тремор не тремор, а «тройка» в семье Щербаковых была недопустима ни по какому предмету! И не просто «трояк», а публичный! В школьной «процентовке» я попала в раздел «троечники», что и было объявлено прилюдно на родительском собрании, куда мать заявилась, по-моему, в первый и последний раз в своей жизни. Вселенский позор обрушился на ни в чем не повинную голову такой замечательной матери (!), женщины-труженицы (!!), самой Галины Щербаковой (!!!). Такое не прощается десятилетней преступнице. Свой праведный гнев мама бережно донесла до дома, не расплескав ни капли. О, как она тогда ненавидела меня! Это прекрасно было видно по ее злобному взгляду на меня, сжавшимся в нитку губам, дрожащему от праведного гнева голосу. И чтобы не оставалось никаких сомнений, прежде, чем замолчать на долгие дни и недели, она доходчиво объяснила мне, какое я ничтожество и как не достойна своей прекрасной семьи. Для справки: у мамы было высшее педагогическое образование.