Сергей Шаргунов - Книга без фотографий

— Что?

— Судьба, — меланхолично перевел Сева.

Киргизская тагдыр — вторая революция случилась через пять лет после первой. Под солнцем мы стояли с Севой возле белого здания правительства с выбитыми стеклами. Дом выгорел по седьмой этаж. Одно окно было особенным: длинная копоть вверх по стене, очевидно, высоко выбивалось пламя.

На каменной тумбе парень в кожанке размахивал огромным тяжким красным флагом и, задыхаясь, надсадно орал. «Это наш дом, — перевел Сева, — отдайте молодежи. Это будет наш дворец!»

Вокруг колыхалась толпа, человек двести. Парень спрыгнул. Гортанный голос молитвы включился над людьми, и они присели на корточки поминать убитых.

Фотографии убитых были приклеены на черной ограде. Почти все молодежь. Встретились и русские лица. Здесь же — листовки. Рукописное стихотворение памяти друга: «Пули летели, как огненные метели… Ну почему, ну почему эти метели появились в твоем теле?»

Среди народа был разбит бледно-серый шатер. Я сел, как и все, на корточки и заглянул. Девушка, плохо различимая, сидела в войлочном полумраке.

— Здесь теперь я… — сказала она приглушенно и словно извиняясь. — Ты откуда, из Оша?

— Не-а, из Москвы.

Молитва кончилась, девушка вылезла. Она была миниатюрна, в яркой кофте, с большим ртом, лодочки узких глаз. Аяне было девятнадцать лет. Приехала из города Ош.

«Аяна в Киргизии, Ама в Чечне, Аня в России», — подумал я.

Цветки на земле, сказала Аяна, обозначают вчерашние тела павших. «Погляди на ворота!». Ворота белого дома были авангардно изогнуты. «Это от взрыва гранаты». Изувеченные ворота прикрывала фанера с классической картиной маслом — горы, голубое небо, гордая фигура на коне.

— Красиво! — Сева сфотографировал ворота.

Первые, кто вбежал в ворота, упали от пуль.

— Вот здесь — показала Аяна, — весь день вчера лежал глаз старика. Тело отдельно, глаз отдельно.

Она указала на пышную головку багровой розы, отделенную от стебля:

— Где цветок положили, глаз был. Когда под пулями бежали, через глаз перепрыгивали. Когда победили и плясали, глаз берегли. Так он и лежал, как это… ну… уикзат…

— Святыня, — перевел Сева. — Ты давно приехала?

Аяна часто захлопала ресницами, признак искренности:

— Вчера после штурма. У меня братья тут воевали, домой уехали, отдыхать. Жесть была! Народ со всей страны. Допекли нас. Поборы достали. На каждого барана нужно паспорт покупать. Страну разворовали. Народ ментов и погнал. Тогда снайперы стрелять стали. Они со всех высоких домов стреляли. А люди поняли, что их убивают, разозлились и стали как пьяные. Снайперов вытаскивали и резали глотки. И вперед бежали, а не назад. Взяли белый дом, парламент, телек… Пацан по телеку фото жены Бакиева показал, перевернул и говорит: «Сучка!». Все сами! Вождей не было… И потом думали, что с властью делать… Ну, отдали нашей оппозиции… А она уже лажает, эта новая власть. Почему Бакиеву дали убежать? А снайперы были не киргизы. Говорят, чеченцы. Или славяне. — Она осеклась, тревожно осмотрела меня и моего друга. — Вы не чеченцы?

— Давайте я вас сфотографирую, — вызывался Сева.

Аяна тотчас забыла тревогу. Встали на фоне искореженных ворот. Я обнял ее за плечики.

— Вы журналисты? — подступил тонкий юноша с курчавой головой.

— Дай сфотографировать, — окрикнул его Сева негромко.

Юноша встал перед объективом, заслоняя нас. Заговорил ломким голосом обвинителя:

— Я дунганин. Мы — китайцы, но мусульмане. Запишите, пожалуйста. Дун-га-не. Сейчас нельзя ссорить народы. Дунгане — хорошие. Уйгуры — хорошие. Узбеки не плохие. Узбеков уже жгут. Жгут живыми.

— Сен емнеден коркосун? — спросила Аяна надменно.

— Чего ты боишься? — перевел Сева для меня.

Странный вопрос, подумал я, а дунганин не успел ответить, потому что в этот момент над толпой взлетел мегафонный клекот.

— Нас обманули! — орал узкоглазый парень по-русски, а знаменосец размахивал рядом все тем же тяжелым знаменем. — Хотят война? Война получат! Пойдем на телек! Они отпустили Бакиева! Смерть Бакиеву! Привязать к дереву! Закидать камнями! — Он сделал паузу, и в мегафон слышно было: глотает слюну. — Бакиев!

— Олсун! — взорвалась толпа.

— Бакиев!

— Олсун!

— Смерть Бакиеву, — сказала Аяна.

— Пусть умрет, — уточнил Сева.

— Куда? — не понял я.

— На телек… — Аяна засмеялась заманчиво.

Я взял ее за руку, в минуту толпа сделалась колонной. Качнувшись, тронулась, и вот уже мы шли с толпой в ее гудящей гуще.