Иван Зорин - Вечность мига - роман двухсот авторов

Он показал масляную картину.

— Не похож, — отмахнулся Букин. — Слишком молод.

— Желаете взглянуть на себя в старости? — поправил берет художник. И не дожидаясь ответа, нарисовал

Все знают, что пот в старости источает чужой запах, а глаза делаются, как медяки, которые кладут мертвецам. Но это открытие удивляет так, что на лбу собираются складки, а уши меняются местами. И Букин не стал исключением. Он подолгу смотрел в зеркало и жадно принюхивался к сладковатому аромату, которым пропитался его дом. Он полагал, что постиг образ мира, а на самом деле созерцал его изнанку, ведь за окном цвели «медвежьи ушки» и пахло весной.

Не скопив богатств, Букин кичился бедностью. «Мне фигуру беречь надо, — отказывался он, когда ему предлагали лишний кусок, — мне просторный гроб не по карману!» И всем делалось неловко, все чувствовали вину за его годы, которые, пробежав по телу мурашками, отдавались болью в суставах.

Старость обидчива не потому, что немощна, а потому, что приспособилась. Она злорадна и не прощает своей откровенности. Теперь Букин часто говорил с собой. И не делал различия для собеседника. Его присказками стали болезни, пенсия, страх быть обузой. Он жаловался на детей, всеобщую чёрствость, врал, что не сможет жить захребетником, и ему нравилось видеть смущённые лица.

Однако признаться в этом он не мог — сколько бы ни смотрелся в зеркало, Букин не видел себя. Так защищается старость, у которой три стража: слепота, немота и глухота. Они не допускают искренности и позволяют раскаиваться только в излишней доброте…

— Хватит, хватит, я понял! — замахал руками Букин. — Юность щетиниста, как ёрш, а старость едка, как каустик, так что обеими можно чистить туалет!

Он развернулся и зашагал прочь.

— Старость кусает, как августовская муха, — неслось ему вслед, — чтобы освежить свою кровь, она пьёт чужую!

Букин втянул шею, пригибаясь, точно от пуль, свистевших у виска.

Гаврила Гаврилюк. «Приключения Букина» (1982)

Он не терпит вмешательства. Он сам по себе. Зато меня водит на коротком поводке. Я ем, сплю, завожу детей, но не знаю, зачем? А он молчит. Когда я думаю, мне приходят его мысли, когда говорю — его слова. Я следую его правде, осознавая, что повторение чужой истины есть ложь.

Когда я бунтую, он быстро меня усмиряет. Раз во сне я увидел его на кресте и пронзил копьём. И тут же вскрикнул от боли. Это он живёт, а я — существую! Я раб, он — царь, мы вместе старимся, и однажды он утащит меня за собой в могилу. А куда деваться от собственного организма?

Марат Сысоев. «Меня опять убили!» (1923)

Этот фантастический роман — аллегория. Герой, а повествование ведётся от первого лица, просыпается в гостинице незнакомого города. Он настолько забыл своё прошлое, что мысль о прежнем существовании даже не приходит ему в голову. Амнезия, от которой он не страдает, заставляет его начать жизнь с чистого листа. Ни он, ни читатель так и не узнают, откуда он пришёл и как его звали. Загадка его происхождения остаётся неразгаданной, тайна — неразрешённой. Однако, проступая в каждом абзаце, она придаёт сюжету детективный характер, а повествованию — фантасмагорический оттенок. Герой берёт, точнее, получает от горожан новое имя — старое мы так и не узнаем, — овладевает профессией, вступив в должность, мечтает о карьере. Он видит, что и другие попали в город точно так же, как и он, и это его успокаивает. Он не стремится как можно больше узнать о городе, который не покидает, и живёт одним днём — радуясь успехам, огорчаясь неудачам. Получая удовольствие от вина, сигар, женщин, он живёт, возможно, так же, как и в прежней жизни, а, возможно, и совершенно иначе. Он ходит в церковь (при других обстоятельствах, ею могли бы оказаться синагога или мечеть), верит проповедникам и считает себя вполне счастливым. Постепенно он совсем осваивается, женится, заводит детей. Но тут приходит смерть, и он вдруг с ужасом осознаёт, что прожил, как сомнамбула, двигаясь лунатиком по тонкому канату, что только сейчас, очнувшись, заметил черневшую под ним бездну. От его беспечного бесстрашия не остаётся и следа, он содрогается, представив новый город и новую гостиницу, в которой, возможно, окажется.

Мы все — герои брастовской притчи, каждый из нас такой человек. Параллели настолько прозрачны, что, на наш взгляд, портят роман, снижая его пафос.