Дарья Симонова - Половецкие пляски

Она, Райка, конечно, помнит самое начало: сентябрь, на удивление солнечный и нежный, пахнет яблоками, и смурные наманикюренные продавщицы швыряют их безбожно в замызганную тару, чтобы взвесить пару кило жаждущим кислой железистой мякоти. У Райки новая компания, они говорят о новом, ходят в новые места, и она теперь тоже все делает по-новому, вожак, раздающий роли, — Эдуард. Раздающий в шутку, разумеется, но никто ему не перечит. Он говорит: «Раиска-ириска, тебе нужно похудеть в нижнем полушарии тела!» И Раиска похудеет, года через четыре. Но так ли уж важны сроки…

Быть может, вся ее впечатлительность от отягощенного анамнеза, как пишут отягощенные стажем захолустные доктора: наследственность так себе, с серединки на половинку. Мать слабая и отчужденная, погружена в артистические грезы, незадавшаяся старлетка, но образованна, любит нервозные скрипичные этюды, отсюда дочери вместо фрейдистских зонтиков, морковок и шпилек снятся смычки. Дедушка по матери — пациент известной клиники, одним словом, с диагнозом. Отец — добротный упитанный мужчина, не без странностей, но с крепким здравым смыслом и строгим материалистическим компасом, биолог, более удачлив, чем кто бы то ни было из Раечкиных предков. Это от него Рая унаследовала привычку рыться в старых газетах, возмущаться новостями, а после обнаружить, что все это чепуха, прошлый год или прошлый век.

Эдуард — имя хоть и королевское, но обычно сморщенное до Эдика, да и носитель сам невзрачен. Но крепкая рука искупает все — и нечистую кожу, и потливость, и сальные издевки, и сумбур в фаворитках. За эту руку можно подержаться, удержаться, в особых случаях благодаря ей даже в рай не попадешь раньше времени. Эд еще не выбрал «девочку-друга», в смысле герл-френд, хотя друзей-девочек у него хватает, но главная партия еще никем не спета. Однако с ним можно оставаться наедине, шляться по улицам во влажном рассвете — что, собственно, интимней всего того, что несовершеннолетним обычно не рекомендуется. Эд еще не выбрал эту самую главную «девочку-д», но его выбирать не полагается, он может только сам и недосягаем для любых притязаний. Хотя, как кажется, никто на него и не претендует, ведь много — все равно что ни одной, такая вот иллюзия. Рая никому не признается — и, главное, себе, что, может быть, что, вероятно, ее настигло… нет, разве что только настигает смертоносный водопад чувств. И правильно, лучше не предупреждать себя об испытаниях, а то еще страшнее. А Рая и так боится высоты, темноты, глубины, а это все равно что бояться самое себя, ведь что есть женская сущность, как не глубина да темень…

Но пока штиль, Эдик — гордость и достояние компании, как национальный гимн — достояние республики, и с Эдиком можно проделывать разные приятности, ведь кто сказал, что только Камасутра — полное собрание удовольствий. Любой контакт любых произвольно взятых Икс и Игрек — ближний ли, дальний, косвенный или прямой, тактильный или тактичный, письменный или устный, физический или духовный, в том числе и crime passionale, — в сущности, имеет отношение к страсти. В этом смысле Эд подавал большие надежды: с его легкой руки Рая вкусила всякой экзотики, включая блаженство от ковыряния в ухе вывернутой скрепкой, щекотание шеи беличьей кисточкой, бодрость второй свежести после бессонных шатаний, нежный «звяк!» двух фужеров, которые долго, как две заболтавшиеся нимфетки, стоят рядом, а потом их манерно берут за ножки и ударяют друг о друга звонкими головами… Да мало ли еще какие были развлечения, всего не упомнить, но однажды Эдик все-таки выбрал подругу, и это была самая опасная девушка на свете, судя по ее ирреальной близости к идеалу. Прежде всего — к внешнему, ибо что есть точка совершенства, к которой бесконечно стремятся женские формы и которой фантастично достигла избранница Эдика? Фигурка «под мальчика»! Никаких излишеств и «апельсиновых корок», худоба и гладкость — испорченная пластинка нашего века, модель Твигги, изможденные барышни эпохи модерна etc. Рая в тот же день разделась перед зеркалом, впервые увидела себя голой целиком — и была готова сгореть на костре вместо Жанны д’Арк. Масло в огонь подлила подвыпившая товарка: мол, не переживай, ведь даже Венера Милосская — такая толстуха, особливо если ее пропорционально увеличить с 1,50 до 1,80 м. Рая украдкой роняла слезу, горячую и стыдную, как пощечина, но молчала, остро ощущая малахольность повода. Одно дело — Он ушел к другой, это вечно, как песнь Соломонова. Другое дело — приятель нашел себе женщину, и она не Райкиного типа. Велика непруха: есть Одри Хепберн, есть Мерилин Монро, и они не пихаются локтями. К тому же могли задать законный вопрос: а тебе-то какое дело? И впрямь, какое Райке дело?! Не корчить же, в самом деле, «неразделенку», экая пошлость. Но тогда как это называть… Она сохнет от горя, в то время как победительница уже ссохлась без всякого горя, и размер у нее сорок четвертый, стрижка «под мальчика», грудь «под мальчика» и попа под него же. Лицо, тронутое греческим загаром, не нуждающееся в косметике, ресницы вверх загибаются сами, брови ровные от природы, нос… словно Господь подточил его еще в материнской утробе. Вдобавок вежлива, приветлива, невзначай небрежна, пишет акварели. Ну, конечно, кем же она должна быть, как не художницей, когда Райка толком снеговика нарисовать не умеет! Одним словом, девушка Эдика совершенна до отвращения. А джинсы! На неуклюжей Райке никогда они так ладно сидеть не будут, да и что тут еще скажешь… В очередных новых гостях Рая нет-нет да и шмыгала носом в укромных комнатах, по преимуществу детских, где же еще предаваться горю, уткнувшись в поролон и плюш. Если кто Раю и уличал во внезапной меланхолии, то разве догадался бы о причине…