Игорь Малышев - Подменыши

— Так в чём дело? Живи и действуй. Так сказать, хотя бы поддерживай огонь в костре, если не можешь поджечь степь.

— Тоска… — отозвалась Белка.

— Тоска, — буркнул Сатир. — Её ищет ФСБ и МВД целой страны, а ей тоска.

— Ищешь-ищешь, не найдёшь, а отыщешь, так поймёшь, вещи надо убирать, не придётся их искать, — с выражением прочла Белка. — Я в детском саду учила. Перед мамами выступала в белом платье.

Эльф представил себе маленькую черноглазую черноволосую Белку в белом платьице, старательно рассказывающую стишки перед родителями.

— Этакий уголёк в снегу.

— Скорей, таракан в тесте, — не согласился Сатир.

— Сатир, единственное чувство, которое может испытывать к тебе нормальный человек — это жалость, — съязвила Белка.

Она изловчилась и, резко выгнувшись дугой, спихнула его с дивана.

— Иди, приготовь что-нибудь поесть.

Сатир с грохотом обрушился на пол. Медленно сел, привалившись к дивану спиной.

— А чего готовить-то, нет ведь ничего, — зевнув сказал он. — И денег тоже нет.

— Как нет? — в один голос спросили Белка с Эльфом.

— Обыкновенно. Всё имеет свойство кончаться. И еда и деньги…

— Это только глупость твоя бесконечна, — оборвала его Белка. — Куда они делись-то хоть? И почему ты раньше молчал?

— Деньги ушли на оплату квартиры, надо было за полгода вперёд заплатить. На ваше лечение тоже пришлось потратиться. Вот и всё. А молчал потому, что вы всё равно ничем помочь не сможете.

— Ну почему? Можно было бы снова попробовать собак воровать… — не очень уверенно предложила Белка.

— Каких собак? Ты вон еле ходишь, Беня Крик в юбке, — осадил его Сатир.

— Беня Крик был не вор, а налётчик, щоб ви знали, — заметила Белка. — Да и юбок я никогда не носила.

Некоторое время друзья подавленно молчали. В комнате повисла густая нехорошая тишина. В животе у Эльфа что-то тихонько заурчало. Он ойкнул и завозился под одеялом. Белка покусывала губы, не зная, что сказать. После взрыва памятника им с Сатиром показываться на улице вообще не стоило, а уж устраиваться на работу и подавно. Эльф же пока был слишком слаб, чтобы зарабатывать деньги.

— Ну что, маргиналы, притихли? — насладившись ситуацией спросил Сатир. — Страшно? Ладно, без паники. Есть ещё деньги. Успокойтесь.

— Эльф, когда вырастешь, обязательно сделай с Сатиром что-нибудь ужасное. Чтобы он всю жизнь помнил, подонок, — сказала Белка вставая.

Она завернулась в плед, босиком подошла к окну, задрала голову и посмотрела вверх. Низкое серое небо сыпало на Москву первый снег. Крупные белые хлопья падали медленно, чуть устало садились на грязные стёкла и замирали. Печальная красота беззащитного, обречённого первого снега странно подействовала на девушку. Лицо её разгладилось, уголки губ чуть опустились. В комнате стояла тишина. Белке стало грустно и хорошо, словно она умирала, осчастливив перед смертью весь мир. Зябкие змейки сквозняков холодили её голые ноги, но Серафима стояла, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть свою лёгкую, как севшая на руку бабочка, радость.

Кто-то большой и грузный, как Дед Мороз ходил наверху, слышался уютный скрип половиц. Белка тихо, почти незаметно для постороннего глаза улыбнулась. Впереди была длинная и снежная зима, полная пушистых сугробов, звенящих на ветру льдинок, суровых, как наждак, метелей, весёлых краснощёких морозов и хрустящего под ногами снега. Белке вдруг почудился звон стеклянных шаров на ёлках, еле слышное шипение шампанского, разлитого в бокалы, свежий запах еловой смолы и яркие, словно светящие откуда-то из будущего, новогодние звезды.

— А давайте Новый Год в лесу справим! — предложила она.

— Так ведь до него ещё далеко, целых полтора месяца, — отозвался Эльф.

— Ну и что? Давайте!

— Я согласен, — сказал Сатир.

— Я тоже, — не стал возражать Эльф.

— Ура! — выкрикнула она и подпрыгнула на месте. Плед упал на пол. — Вот, чёрт! — ругнулась она, смущаясь и злясь одновременно. Снова закуталась в свою хламиду и пошла на кухню умываться.

— Обуйся хоть, простынешь! — крикнул ей вслед Сатир.

— И так хорошо, — спокойно ответила та.

Весь день она была необычно тихая. Подолгу смотрела в окно, за которым всё продолжали падать невесомые белые хлопья, укрывая собой стылую московскую грязь, мёрзлые палые листья, тонкий ледок луж. Наигрывала что-то на детском пианино, подпевала завораживающим шёпотом: