Платон Беседин - Чётки

— Підніміть [34] Поднимите (укр.). , — кивает на Рысева Тарас.

Два мужика исполняют его приказ. Тарас достаёт из костра пылающую головешку и вдавливает раскалённый конец с раздувающимися углями в лоб Рысева. Тот дёргается, вращается, как юла, но мужики — почему они не на войне? — держат его крепко. Воняет палёным мясом, точь-в-точь, как когда отец, заколов свинью, обжигал её. Тошнота подступает к горлу, но проваливается обратно внутрь, не находя выхода. Рысев обмякает. Тарас отнимает головешку, кивком указывает куда-то в сторону.

Непроизвольно смотрю туда и только сейчас замечаю собранные ветки, между которыми торчит столб. От понимания того, что сейчас случится, — я читал о таком у Дюма — мошонку будто сдавливают клещами. Портки становятся влажными, тёплыми.

— Бандеровцы! Суки!

Это искажённый, почти до неузнаваемости, голос сержанта Красной Армии Александра Рысева. Видимо, кляп выпал у него изо рта. Он орёт, и в потоке проклятий и мата я слышу это незнакомое «бандеровцы».

Почему он, я, мы оказались здесь? Ведь мы не хотели этого. Не хотели никому зла. Нас просто заставили убивать. К этому не так просто привыкнуть. Так же непросто, как и к тому, что другие имеют право убивать тебя.

— Хай живе Степан Бандера! [35] Пусть живёт Степан Бандера! (Укр.). — улыбается Тарас, потом бросает мне. — Твоя черга! [36] Твоя очередь! (Укр.).

Меня поднимают, и вдруг из толпы выскакивает Оксана. Глаза влажные, широко распахнутые, открытый рот, окаймлённый алыми губами, похож на рану.

— Не треба, батько! [37] Не надо, пап! (укр.).

Она бросается к отцу и виснет, как якорь, на его шее. Первый раз отчётливо слышу толпу: она ропчет.

— Не треба, батько, не треба!

— Відійди! [38] Отойди! (Укр.). — отталкивает дочь Тарас.

Но Оксана вскакивает и бросается вновь, в этот раз на меня. Сжимая в объятиях, она рыдает:

— Він мене врятував! Він мене врятував! Убий, якщо його вб’єш! [39] Он меня спас! Он меня спас! Убей, если его убьёшь! (Укр.).

Морщится Тарас, поднимает руку — толпа утихает — и говорит непривычно громко, раскатисто:

— Врятував доньку москаль, — слова даются ему с трудом, — вибачте, панове, вбити не можу! [40] Спас дочку москаль, простите, братия, не могу убить! (Укр.).

— Відпустити? — слышится из толпы. — Донесе москалям! [41] Отпустить? Донесёт москалям! (Укр.).

— Не донесе, — отвечает Тарас, — нема нікого. Він останній. Цей, — он указывает на догорающего Рысева, — вчора розповів, їх п’ятеро усього залишилося [42] Не донесёт, нет никого. Он последний. Этот вчера рассказал, что их пятеро всего осталось (укр.). .

— Але ж це москаль! [43] Но это же москаль! (Укр.). — Вновь кричат из толпы.

— Відпустити краще, вовків багато, — скалится Тарас, — нехай себе рятує [44] Отпустить лучше, волков много, пусть себя спасает (укр.). .

— Пусти, батько, я з ним піду! [45] Пусти, папа, я с ним пойду! (Укр.). — взвивается Оксана.

— Відведіть! [46] Уведите! (Укр.). — Приказывает Тарас.

Два чубатых оттягивают от меня Оксану и тащат к хатам. Бросают в одну из них и запирают дверь. Тарас подходит ко мне:

– Іди, поки не передумав… [47] Иди, пока не передумал (укр.).

Мои руки всё ещё скручены за спиной, во рту — кляп. Думаю об Оксане, стараюсь, как оберег, сохранить запах её тела.

— Стій! — Окликает Тарас. Останавливаюсь, оборачиваюсь. — На всяк випадок… [48] Стой! На всякий случай (укр.).

Тарас, ухмыльнувшись, кажется, согнувшись в крючок ещё больше, вскидывает винтовку. Пуля, цепляет бедро. От обжигающей боли падаю на одно колено. Рефлекторно хочу зажать рану руками, но не могу. Не могу даже кричать, чтобы выплеснуть из себя боль.

— Щасливий, — морщится Тарас, — тоді спробуй вибратися [49] Счастливый, тогда попробуй выбраться (укр.). .

— Сумніваюся [50] Сомневаюсь (укр.). , — оскаливается чубатый толстяк рядом с ним, и толпа хохочет.

Помню, как бежали по лесу, пули сбивали ветки, а миномётные снаряды рыхлили землю. Дальше было чистое поле, люди запутывались в паутине колючей проволоки и тащили за собой мёртвых, не в силах отцепиться. Пули, как черви, вгрызались в землю или, жужжа, как насекомые, отскакивали от камней. Но иногда они впивались в людей, невыносимо жадно, страстно, будто обезумевшие от жажды плоти и крови. Люди же были беззвучны, словно двигалась армия немых, и когда кто-то падал, то он падал молча, без единого вскрика, словно боясь потревожить эту безумную тишину.