Игорь Бойков - Жизнь, прожитая не зря

Добежав до кустов, он присел, в последний раз оглянулся на дорогу, и на четвереньках полез вперёд, с силой продираясь сквозь чащу. Ладони натыкались на колючки, на мелкие острые камешки. Сучки обдирали тело, едва укрытое драной солдатской курткой, ветви с оттяжкой хлестали по лицу, оставляя на нём красные припухлые полосы. Автомат и «муха» то и дело цеплялись за ветви кустов, но он, матерясь вполголоса, продолжал упрямо продираться дальше. Вокруг него всё трещало, хрустело, ломалось — казалось, его можно услышать за километр.

Но позади всё было тихо, и он понимал, что если успеет добраться до тростниковых зарослей, то почти спасён.

Те были очень густы, почти непроходимы и на километры тянулись вдоль берега. Наверное, здесь действительно когда-то была старица. Он затаится среди этих бесчисленных коленчатых побегов с протяжно шелестящими на ветру пушистыми метёлками до ночи. И будет пережидать облаву.

Станислав буквально ввалился в тростниковую гущу и сразу припал взмокшим, изодранным телом к вязкой болотистой почве. От неё повеяло холодом, сыростью, в нос ударил запах тины и гниющих растений.

Не останавливаясь ни на минуту, он пополз вперёд, стараясь теперь двигаться осторожно, без шума. Устремился по диагонали влево, чтобы не оставаться на прямой линии с брошенной им машиной. Ведь если чеченцы, подъехав к ней, сразу же начнут стрелять по кустам, то и целить инстинктивно станут прямо, перед собой.

Станислав всё плотнее вжимался тягучую, всхлипывающую под ним почву. Полз по-змеиному, извиваясь всем телом. Зажал в зубах пакет. Ему казалось, что, несмотря на ни что, тростник вокруг отчаянно шелестит и ходит ходуном. Он каждую секунду ожидал автоматной очереди, выстрела из гранатомёта. Временами замирал, прислушивался.

Но всё было по-прежнему тихо. В зелёной гуще пахло затхлой стоячей водой. Среди молодых побегов попадались и сухие, жёлтые, от них мельтешило, рябило в глазах.

Справа от него вдруг послышался треск — что-то живое шумно завозилось в зарослях, бросилось прочь, напролом. Солдат вспугнул лысуху. Её чёрные перья на мгновение мелькнули перед глазами солдата.

Дальше он полз уже по мелкой воде, осторожно раздвигая перед собой тростниковые стебли. Весь перемазался в жидкой грязи, в которую его руки проваливались почти до локтей.

Вдруг со стороны дороги раздался шум резко тормозящих машин. Он замер разом и прислушался.

До Станислава долетали резкие нерусские выкрики и громкая ругань. Чеченцы кричали на своём, но ругались матерно, и по-русски.

Солдат вынул изо рта пакет с едой и сунул его в гущу тростника, рядом с собой. Затем очень осторожно, стараясь не касаться стеблей, снял с плеча автомат. Прилёг тихонечко, чувствуя, как тело медленно погружается, уходит в густую податливую жижу. Опустил лицо ничком, коснувшись горячей, распалённой щекой воды. Она была холодна. Зачерпнув её рукой, Станислав провёл влажной ладонью по заросшей, косматой щеке. Оторвал, глянул пристально. На ладони осталась тёмная грязь. Тогда он медленно ополоснул её, зачерпнул снова и провёл теперь уже по другой щеке. Затем очень осторожно, стремясь не задеть ни одного стебелька, обмыл лицо и шею.

Чеченцы, тем временем, по-прежнему топтались возле «Джипа» на дороге. Они заглянули внутрь, увидели два искромсанных пулями трупа, лужи натёкшей в салон крови…

Станислав ожидал, что вот-вот зло загавкают гортанные голоса, захлебнуться очередями автоматы, срезая пулями тростник, забухают гранаты.

Но выстрелов не было.

Чеченцы ожидали их сами. Быстро попрятавшись за машины, они лишь поводили стволами во все стороны, стремясь уловить малейшее движение в зарослях, и волчьими глазами впивались в «зелёнку». Им представлялось, что беглый невольник сам целит сейчас в них оттуда из своего «калаша».

Неожиданно задул ветер, и тростник монотонно зашумел, пригибаясь, зашелестел метёлками. По зелёным дебрям побежали крупные волны.

Так прошла минута, другая… Чеченцы не стреляли. Тростник шелестел всё громче, колышась на ветру.

Станислав лежал, не шевелясь. Он смотрел прямо, перед собой и видел, как в просветах между побегами блестит мутноватая, но быстро текущая вода. Совсем близко, в нескольких метрах от него. Затаив дыхание, он вслушивался, стремясь уловить хоть малейший звук, малейшее движение. Недалеко от берега по воде гулко плеснула крупная тяжёлая рыба.

Ветер затих так же внезапно, и повисшая тишина теперь давила монотонно, тяжко.