Альберто Мендес - Слепые подсолнухи

— Комитет обороны Мадрида завтра или послезавтра сдастся, — произнес Алегриа абсолютно другим тоном, не тем, каким задавались ему вопросы.

— Поэтому ты сдаешься? Ты не спятил?

— Поэтому сдаюсь.

И снова дознание пошло на полутонах, бойцы без формы перешептывались и шушукались. Он то и дело ловил на себе любопытные взгляды и снисходительные усмешки. Он им казался сумасшедшим.

Хотел было объяснить, почему оставил армию, которая вот-вот должна была одержать верх, почему сдается на милость будущих побежденных, почему не хочет стать частицей победы. Но суровая грубость бойцов окончательно лишила его уверенности, потому решил по большей части молчать.

Что же за жизнь такая была у этих оборванцев, им что, совсем не жалко жертвовать ею на войне? Разве не знают они, что им суждено погибнуть? Разве неведомо им, что неумолимый рок уничтожит, сотрет в порошок всех, кто вздумает сопротивляться?

Пешком через сосновые рощи Деесаде-ла-Вильи добрались до улицы Франкос Родригес. Там остановились в ожидании грузовичка, который должен был вернуться с линии фронта на северо-западе Мадрида, куда доставлял боеприпасы. Было около трех часов ночи. Задержанного усадили поверх тюков, наваленных в ящики без крышек, приставили двух часовых. И грузовичок поехал. Все, теперь он окончательно стал пленным.

На углу улиц Браво-Мурильо и Альварадо грузовичок остановил какой-то отряд. Рядом с капитаном Алегриа устроили носилки с раненым. Бедняге пуля раздробила правое плечо, лекарю никак не удавалось остановить кровь, та пропитала повязку и продолжала сочиться. Раненый постанывал тихо-тихо, словно не хотел никому доставлять лишнего беспокойства или желал оставаться незамеченным. К его счастью, пленный прикладывал немалые усилия, помогая остановить кровотечение.

Раненый, бросив взгляд на Алегриа, спросил:

— А этот, он-то что здесь делает?

— Дезертир, — ответил один из солдат.

— Я — пленный, — поправил Алегриа.

— К стенке его, и дело с концом, — бросил раненый.

— Завтра или послезавтра Сехисмундо Касадо [1] Касадо Сехисмундо (1893–1968) — испанский военный деятель, республиканец. В конце Гражданской войны возглавлял Национальный совет обороны. После войны — в эмиграции. — Здесь и далее примеч. ред. сдастся в плен, — сказал Алегриа.

— Ага. Поэтому ты и сдаешься? Не смеши меня.

Грузовичок остановился перед главным госпиталем «Куатро Каминос». Два солдата в гимнастерках помогли вылезти из кузова раненому, потом один из них внимательно всмотрелся в униформу капитана Алегриа и спросил:

— А это еще кто?

— Дезертир.

Пауза.

Никто и ухом не повел. Гримасы боли, простреленное плечо, темнота, тарахтенье мотора. Никаких пояснений не потребовалось. Беспорядочно дергаясь, грузовичок тронулся с места и так же надрывно, толчками поплелся по дороге к ставке командующего. Мадрид — в полном затемнении. Какой-то потухший, но не обезлюдевший. Хотя шел четвертый час утра, на улицах было полно народу. По мере приближения к центру людей становилось все больше и больше. Почти в полном безмолвии военные и гражданские сновали туда-сюда по Пуэрта-дель-Соль [2] Пуэрта-дель-Соль — центральная площадь Мадрида. , отчего площадь напоминала огромный муравейник.

Свернули на Калье-Майор и не останавливаясь понеслись к ставке командующего. Там деловито сновали люди, облаченные в военную форму, отдавали честь вышестоящим командирам по всем правилам воинского устава. Все как положено: знаки различия, петлицы, нашивки, звездочки на погонах. Алегриа снова оказался в окружении кадровых военных. Это обстоятельство немного успокоило капитана, потому что он твердо знал, как себя вести в их обществе, понимал выражения их лиц, владел ключом к их поведению. Их армия, пусть и незаконное военное формирование, для него была тем же, что для путешественника — географическая карта: все на своих местах, можно четко и безошибочно определять точные координаты и расстояния.

Внутренний двор имел бы сходство с крытой университетской галереей, если бы не лихорадочная суматоха, бессмысленное, неупорядоченное движение, вовсе не свойственные подобным местам. Один из охранников доложил первому попавшемуся офицеру о пленном. Именно так и сказал, капитан Алегриа ни мгновения не сомневался в этом, хотя и не слышал ни слова. Никто его не охранял, никому не было никакого дела до того, что он стоит посреди двора, в центре светового круга. Стоит посреди бестолковой суеты, и никто не замечает вызывающего несоответствия его вражеской формы. Пленник, предоставленный самому себе, без охраны, не связанный по рукам и ногам. Ни страха, ни ненависти.