Альберто Мендес - Слепые подсолнухи

Элена скончалась в родах. Я был бессилен удержать ее на этом свете. Удивительно, ребенок выжил.

Сейчас он там, изнеможенный и дрожащий, лежит поверх пеленки, рядом с мертвой матерью. Я не знаю, что мне делать. Не хватает смелости дотронуться до него. Скорее всего, оставлю его умирать возле матери. Она упокоит душу младенца и научит его смеяться, если, конечно, где-нибудь сыщется место, где души смеются. Нам не удалось сбежать во Францию. Без Элены, один, не хочу идти дальше. Без Элены нет пути. Как исправить эту чудовищную ошибку: остаться жить! Я видел много мертвых, но я не понимаю, как и почему умирает хоть один из них!

Это несправедливо, что смерть постучалась так рано, сейчас, когда даже нет времени, чтобы жизнь посчиталась с новорожденным.

Оставил все, как было. Никто не сможет упрекнуть меня, что хоть что-то взял. Мать умерла, мальчишка — безумно живой, юла, я от страха окаменел. Серый цвет — цвет бегства, а печаль — горький голос поражения.

(Дальше стихи, большинство слов вымарано, поэтому можно разобрать только несколько слов: «полный жизни», «без света» (или «мой свет» — неразборчиво) и «позабыть суету». На полях, очень мелко: «Этот младенец — причина смерти или ее дар?»)

Я хочу оставить после себя письменное свидетельство. Послание, которое объяснит тому, кто нас найдет, что он — этот младенец — тоже виновен, если, конечно, не считать его еще одной жертвой. Тот, кому суждено будет прочесть мои записки, заклинаю: пожалуйста, развейте наши останки в горах. Элена не смогла идти дальше. Мы, ее ребенок и я, тоже хотим остаться навсегда подле нее. В том, что случилось то, что случилось, вина лежит только на мне. Я не нашел способа избежать тяжелого жребия, избежать злого рока, судьба настигла меня и, словно косой, отрезала от меня Элену. Но я умею писать, к тому же я — неплохой рассказчик. Никто и никогда не учил меня складывать истории в одиночестве, наедине с самим собой. Никто не научил меня защищать жизнь от смерти. Пишу эти строки, не желая вспоминать, как я молился и как изрыгал страшные проклятия.

Да и как иначе могла закончиться эта прекрасная история в горах, продуваемых всеми ветрами? Сейчас еще только октябрь, но каждую ночь осень здесь превращается в лютую зиму.

Ребенок с удивительной настойчивостью громко плакал весь день. Я беспрерывно думал о нем, хотя всеми силами пытался сосредоточить свой взгляд на моей покойной Элене, оттого все утро провел, стараясь не обращать ни малейшего внимания на младенца. Только сейчас понял, что до сего момента я не проронил ни единой слезинки. Быть может, потому, что детского плача достаточно. Или только это и было единственно нужным. Я бы никогда не смог рыдать так безутешно и кричать так неистово. Элена была оплакана без всякого моего участия и даже без какого-либо усилия с моей стороны. Как такое вообще возможно, чтобы живой человек одновременно лежал обессиленный и при этом с диким упорством неистово рыдал? Мне кажется, ребенок утратил все чувства. Подошел к нему поближе, все еще дышит. Попытался перевернуть его. У меня такое ощущение, будто кто-то вытащил из него все косточки, весь скелет целиком.

Внимательно всмотрелся в белое лицо моей Элены. Ее бледность совсем не та, что разлилась в мгновение смерти. Теперь все цвета просто исчезли. Наверное, смерть прозрачна. И сковывает холодом, от которого все цепенеет. В первые часы испытывал острую, жгучую необходимость крепко сжимать руки любимой. Потом ощутил, как ее пальцы покидает податливость. В страхе промелькнула мысль, это ощущение мне послано, чтобы даже моя кожа запомнила его навсегда. Долго просидел, не в силах ни дотронуться до нее, ни упокоиться рядом. Ребенок, напротив, изможденный, обессилевший, лежал подле мертвого тела своей матери плотно спеленатым кульком. Вдруг пришла мысль, что своим теплом силится он согреть недвижное тело, которое для него представлялось единственным убежищем, островком спокойствия посреди грохота боев.

Да. Эту войну мы проиграли, фашистам удалось нас обмануть, быть может, для того, чтобы потом еще раз одержать над нами верх и опять победить. Элена решила последовать за мной. Сейчас я полностью уверен: это была ошибка. Никогда еще не совершалось такой грандиозной ошибки.

Я должен был все рассказать родителям Элены, попросить у них прощения и добиться того, чтобы они разрешили ей уйти со мной.